скитается по какому-то далекому континенту, общается только с неодушевленными предметами, как всегда. Я не знал, пьет ли она еще человеческую кровь; всплыло смутное воспоминание, как она описывала схватку с неким темным лесным зверем. Обезумела ли она, моя мать, там, куда ушла? Вряд ли. Что она до сих пор жива, я был уверен. Что я никогда не смогу найти ее, я не сомневался.
Следующей я представил себе Пандору. Пандора, возлюбленная Мариуса, возможно, давно уже погибла. Созданная Мариусом в эпоху Древнего Рима, она была на грани отчаяния, когда я видел ее в последний раз. Несколько лет назад она без предупреждения покинула нашу последнюю настоящую общину на острове Ночи – ушла одна из первых.
Что касается Сантино, итальянца, то о нем я почти ничего не знал. И ничего не ждал. Он молод. Может быть, мои крики не долетели до его ушей. А если и долетели, зачем ему их слушать?
Потом я увидел Армана. Мой старый враг и друг Арман. Мой старый противник и спутник Арман. Арман, ангельское дитя, создатель острова Ночи, нашего последнего дома.
Где Арман? Арман намеренно оставил меня выпутываться самостоятельно? Почему бы и нет?
Позвольте мне теперь обратиться к Мариусу, великому древнему властелину, который с любовью и нежностью создал Армана много веков назад; Мариусу, которого я искал столько десятилетий; Мариусу, настоящему Сыну Тысячелетий, который провел меня в глубины нашей бессмысленной истории и пригласил меня помолиться в храме Тех, Кого Следует Оберегать.
Те, Кого Следует Оберегать. Умерли, исчезли, как и Клодия. Ибо наши цари и царицы могут погибнуть точно так же, как и нежные, внешне юные дети.
А я остался. Я здесь. У меня много сил.
И Мариус, подобно Луи, знал о моих страданиях! Он знал и отказался помочь.
Мой гнев усиливался и становился опасен. Может быть, Луи где-то рядом, на одной из соседних улиц? Я сжал кулаки, пытаясь побороть этот гнев, отбиваясь от его беспомощного и неизбежного проявления.
Мариус, ты отвернулся от меня. Я, в общем-то, не удивился. Ты всегда был учителем, отцом, верховным жрецом. За это я тебя не ненавижу. Но Луи! Мой Луи! Я никогда ни в чем не мог тебе отказать, а ты отверг меня!
Я понял, что здесь оставаться нельзя. Я недостаточно доверял себе, чтобы встретиться с ним. Еще рано.
За час до рассвета я отвел Моджо в его сад, поцеловал на прощание и быстро пошел к окраинам старого города, пересек предместье Мариньи и оказался на болотах; там я поднял руки к звездам, плывущим в облаках с таким ярким блеском, и поднимался выше, выше и выше, пока не погрузился в песню ветра и мечущихся мельчайших воздушных потоков и радость от сознания того, какими я обладаю дарами, не завладела всецело моей душой.
ГЛАВА 30
Должно быть, я путешествовал по миру целую неделю. Сначала я отправился в Джорджтаун и нашел ту хрупкую, жалкую молодую женщину, которую так непростительно изнасиловало мое смертное воплощение. Теперь она представлялась мне экзотической птицей; она напрягала зрение, пытаясь рассмотреть меня в пахучей темноте диковинного смертного ресторанчика, и не желала признаваться, что та встреча с «моим другом из Франции» вообще имела место; но когда я вложил ей в руку старинные четки, сделанные из изумрудов и бриллиантов, она застыла от изумления.
– Продай их, если хочешь, cheri, – сказал я. – Он хотел, чтобы ты использовала их на любые цели, какие пожелаешь. Но скажи мне одну вещь. Ты зачала ребенка?
Она покачала головой и прошептала:
– Нет.
Мне захотелось поцеловать ее, для меня она снова была красавицей. Но я не осмелился рисковать. Дело не только в том, что я не хотел ее пугать, – но желание убить ее стало почти непреодолимым. Некий неистовый чисто мужской инстинкт во мне хотел заявить на нее свои права просто потому, что я уже получил ее другим способом.
Через несколько часов я покинул Новый Свет и скитался по миру ночь за ночью, охотясь в бурлящих трущобах Азии – в Бангкоке, в Гонконге, в Сингапуре, а потом в тоскливой замерзшей Москве и в очаровательных старинных городах Вене и Праге. Я ненадолго посетил Париж. В Лондон я не заглянул. Я достигал пределов скорости; я поднимался вверх и кидался во тьму, иногда приземляясь в городах, имени которых не знал. Я неустанно пил кровь отчаявшихся и коварных, а иногда – заблудших, сумасшедших и абсолютно невинных, если они попадались мне на глаза.
Я старался не убивать. Старался. За исключением тех случаев, когда объект оказывался чертовски неотразимым, злодей высшего разряда. И тогда смерть наступала медленно и жестоко, а по окончании голод мой ничуть не уменьшался, и я уходил искать новую жертву, пока солнце еще не встало.
Никогда еще мне не было так просто управлять своими силами. Никогда еще я не поднимался так высоко в облаках и не двигался так быстро.
Я часами гулял среди смертных по узким старым улочкам Гейдельберга, Лиссабона, Мадрида. Я прошелся по Афинам, Каиру, Марокко. Я ходил по берегам Персидского залива, Средиземного моря и Адриатики.
Чем я занимался? О чем думал? Что старое клише оказалось правдой – мир принадлежал мне.
И куда бы я ни пошел, я открывал свое присутствие. Мысли исходили от меня, как ноты от лиры.
Это Вампир Лестат. Вампир Лестат идет. Лучше посторонитесь.
Я не хотел видеть остальных. Я их особенно не искал, не открывал им мысли, не прислушивался. Мне нечего было им сказать. Я хотел только, чтобы они знали – я здесь побывал.
В разных местах я все же улавливал звуки безымянных бессмертных, бродяг, нам неизвестных, разрозненных существ, избежавших недавнего избиения нашего рода. Иногда я на миг мысленно замечал могущественное создание, которое немедленно закрывало мысли. Периодически раздавался отчетливый звук чудовища, бредущего сквозь вечность без хитрости, без истории, без цели. Может быть, подобные твари останутся здесь навсегда!
Теперь у меня есть вечность, чтобы встретиться с этими тварями, если мне когда-нибудь захочется. Единственное имя, которое приходило мне на ум, было имя Луи.
Луи.
Я ни на секунду не забывал о Луи. Словно кто-то напевал мне это имя на ухо. Что мне делать, если он когда-нибудь попадется мне на глаза? Как обуздать свой характер? И буду ли я стараться?
В конце концов я устал. Одежда превратилась в лохмотья. Я больше не мог оставаться в стороне. Мне хотелось домой.
ГЛАВА 31
Я сидел в неосвещенном соборе. Его заперли уже несколько часов назад, но я тайком проник в одну из парадных дверей, утихомирив сигнализацию. И оставил ее открытой – для него.
С момента моего возвращения прошло пять ночей. Работа над квартирой на Рю-Рояль чудесным образом продвигалась, и, конечно, он не преминул это отметить.
Я увидел, как он стоит на крыльце дома напротив, подняв глаза к окнам, и на секунду появился на балконе – смертный глаз ничего не заметил бы.
С тех пор я играл с ним в кошки-мышки.
Сегодня вечером я дал ему заметить себя у старого французского рынка. И как же он дернулся, увидев меня своими глазами, а рядом со мной – Моджо, осознав, когда я подмигнул ему, что перед ним – настоящий Лестат.
