или не желала доверить людям своего круга.
Вполне возможно, Мэри-Бет говорила нечто подобное и другим, потому что к двадцатым годам все старожилы Ирландского канала знали о 'нем'. Они говорили о 'мужчине'. Два источника - это очень мало, чтобы объяснить масштаб так называемого 'предрассудка' о мэйфейрских женщинах: якобы у них имелся таинственный 'союзник, призрак', который помогал им колдовать или трюкачить.
Естественно, мы усматриваем здесь явный намек на Лэшера, и подтекст этого намека вызывает у нас беспокойство, напоминая нам, как мало мы в сущности знаем о Мэйфейрских ведьмах и о том, что между ними происходило, если можно так выразиться.
Уместно ли предположить, например, что главная наследница в каждом поколении должна объявить о своей способности видеть без посторонней помощи некоего мужчину? То есть должна ли она его видеть, когда рядом никого нет, особенно старшей ведьмы, которая могла бы служить проводником? Требовалось ли от нее сделанное по доброй воле признание, что она его видела?
Еще раз мы должны признаться, что не знаем ответа.
Зато мы знаем точно, что люди, судачившие о 'мужчине', явно не связывали его с неким темноволосым, похожим на человека существом, которого видели лично. Они даже не связали 'мужчину' с таинственным незнакомцем, которого однажды видели в экипаже с Мэри-Бет, потому что рассказы об этом случае мы получили из совершенно разных источников и никто их не сопоставлял, насколько нам известно, кроме нас.
И так обстоит дело с большей частью материалов по истории семейства Мэйфейр. Упоминания о таинственном темноволосом человеке с Первой улицы, которые делались позже, никак не связаны с этими первыми разговорами о 'мужчине'. Даже те люди, которые знали о 'мужчине', а позже сталкивались в доме с темноволосым незнакомцем, не связали одно с другим, полагая что встретили просто неизвестного им родственника.
Вот, например, что сказала сестра Бриджет-Мэри в 1969 году, когда я нарочно спросил ее о 'мужчине'.
- Вот вы о чем. Это был невидимый друг, который не отходил от ребенка день и ночь. Я могла бы добавить, что это тот же самый демон, который позже не отступал ни на шаг от ее дочери Анты, готовый каждую секунду исполнить любое желание девочки. А позже болтался вокруг бедняжки Дейрдре, самой милой и самой невинной из них. Не спрашивайте меня, видела ли я его сама когда-нибудь. Бог свидетель, я не знаю - может, видела, может, нет, но я скажу вам, как много раз говорила священнику: я чувствовала, когда он был рядом!
Вполне вероятно, что в то время Лэшер не стремился показываться другим людям, помимо семьи Мэйфейров. У нас нет ни одного свидетельства, что он специально явился кому-то на глаза, хотя в более поздние годы, как я уже упоминал, он проделывал это не раз.
Но вернемся к нашей хронологии. Когда умер Джулиен, Мэри-Бет находилась в зените своих финансовых достижений и могущества. Казалось, потеря Джулиена сломила ее: какое-то время ходили сплетни, что она очень несчастна. Но это не продлилось долго. Мэри-Бет вновь обрела свое хладнокровное спокойствие задолго до того, как дети вернулись из-за границы.
Нам известно, что у нее была короткая и бурная стычка с Карлоттой, когда та поступила в юридическую фирму 'Берне, Браун и Блейк', где и работает до сегодняшнего дня. Но в конце концов Мэри-Бет смирилась с решением дочери работать 'не на семью'. Скромные апартаменты Карлотты над конюшней полностью отремонтировали, и она жила там много лет и могла отправляться на работу и возвращаться домой, не заходя в особняк.
Мы также знаем, что Карлотта каждый день разделяла трапезу со своей матерью - утром завтракала на задней террасе, когда погода позволяла, и ужинала в столовой в семь часов.
Если у нее спрашивали, почему она отказалась работать в фирме 'Мэйфейр и Мэйфейр' вместе с сыновьями Джулиена, она обычно сухо и кратко отвечала примерно одно и то же: что, мол, стремилась к самостоятельности.
С самого начала своей карьеры она зарекомендовала себя как блестящий юрист, но не испытывала ни малейшего желания входить в зал суда, поэтому и по сей день она работает в тени своих коллег-мужчин.
Клеветники говорили, что она не более чем добросовестный клерк, умело подшивающий документы. Но доброжелательные свидетели указывают, что она стала главным стержнем фирмы 'Берне, Браун и Блейк', что она единственная знает свое дело досконально и что с ее уходом фирма вряд ли найдет достойного кандидата на ее место.
Многие юристы Нового Орлеана отдавали должное Карлотте за то, что научились у нее гораздо большему, чем в университетах. Можно сказать, она начала как блестящий юрист по гражданским делам и продолжала им оставаться, присовокупив огромные и твердые знания законов ведения бизнеса.
Если не принимать во внимание конфликт с Карлоттой, жизнь Мэри-Бет текла по проторенной дороге почти до самого конца. Даже пристрастие к алкоголю Дэниела Макинтайра, видимо, не очень сказалось на ней.
Семейные предания гласят, что Мэри-Бет была чрезвычайно добра по отношению к Дэниелу в последние годы их жизни.
С этого момента и далее история Мэйфейрских ведьм переходит в историю Стеллы, но мы еще вернемся в свое время к смертельному заболеванию Мэри-Бет и ее кончине.
Продолжение истории Стеллы и Мэри-Бет
Мэри-Бет продолжала наслаждаться тремя главными занятиями в жизни и получать огромное удовольствие от проделок дочери Стеллы, которая в шестнадцать лет приобрела скандальную известность в новоорлеанском обществе тем, что гоняла на автомобилях с головокружительной скоростью, выпивала в 'тихих' барах* ['Тихий' бар - подпольное питейное заведение времен действия 'сухого закона'. Возможно, название происходит от того, что посетители такого заведения стучались в дверь тихонько, а также старались не шуметь в самом баре.] и танцевала до рассвета.
Восемь лет Стелла вела жизнь молодой беспечной южной красотки, которую совершенно не волнуют ни интересы бизнеса, ни мысли о замужестве или будущем. И если Мэри-Бет была самой тихой и таинственной ведьмой из всех, что появились в семье, Стелла кажется нам самой беззаботной, бойкой и смелой, единственной Мэйфейрской ведьмой, стремившейся только к развлечениям.
По семейным преданиям, Стеллу то и дело арестовывали то за превышение скорости, то за нарушение общественного порядка пением и танцами на улице, но 'мисс Карлотта каждый раз все улаживала', отправлялась за Стеллой и привозила ее домой. Поговаривали, будто Кортланд иногда терял терпение и требовал от племянницы, чтобы та образумилась и больше уделяла внимания своим 'обязанностям', но Стелла ничуть не интересовалась деньгами или бизнесом.
Секретарь фирмы 'Мэйфейр и Мэйфейр' детально описывает один из приездов Стеллы в контору: она появилась в сногсшибательном меховом манто, на высоченных каблуках, с бутылкой контрабандного виски, спрятанной в коричневый бумажный пакет. Во время совещания она то и дело прикладывалась к бутылке, а когда зачитывали вслух документы, она принималась дико хохотать, если какой-то юридический термин казался ей забавным.
Кортланд, видимо, находил это очаровательным, но несколько утомительным. Наконец он добродушно велел Стелле пойти пообедать, пообещав, что сам завершит дело.
Если и был в то время такой человек, кто не считал Стеллу 'обворожительной' и 'привлекательной', кроме Карлотты Мэйфейр, то мы о нем не слышали.
В 1921 году Стелла забеременела, но от кого, никто так и не узнал. Вполне возможно, это был Лайонел: семейная легенда указывает, что все подозревали его в то время.
Как бы там ни было, Стелла объявила, что муж ей не нужен, что брак вообще ее не интересует, но ребенка она выносит и родит как положено, ибо перспектива стать матерью приводит ее в полный восторг. Если родится мальчик, она назовет его Джулиеном, а если девочка - Антой.
В ноябре 1921 года родилась Анта, здоровый младенец восьми фунтов весу. Анализ крови показывает, что Лайонел вполне мог быть ее отцом Но Анта не имела никакого сходства с Лайонелом, да и представить его в роли отца довольно трудно. Впрочем, мы вернемся к этому чуть позже.
В 1922 году, когда война уже окончилась, Стелла объявила о своем намерении совершить большое турне по Европе, что было неосуществимо раньше. Прихватив с собой младенца с няней и Лайонела,
