говорит, сдерживаясь: 'Это огромный успех!' Сияющая Депре без парика говорит мне: 'Это вас надо спросить, довольны ли вы!'
О, прекрасные лица тех, кто приходит сюда ко мне, лица, освещенные улыбкой, смягченные слезами. Гитри: 'Мы многого ожидали от вас, но вы превзошли себя!' Мадам Брандес: 'Ох, как я рада! Вы великий художник!' Маринетта до краев переполнена радостью, Декав, чуть-чуть суховатый Куртелен, Порто-Риш, покачивающий головой, Капюс, который говорит мне: 'Это первоклассно', - и мне становится стыдно, что я так сурово оценивал его пьесу.
- Я лично, - говорит Антуан Маринетте, - ничего не сделал. Сделал все он один. Он принес мне целый ворох ремарок.
27 марта. Верю в свою бледную звезду.
2 мая. Мама. Маринетта уговорила меня пойти к ней. Сердце у меня слегка бьется, потому что мне не по себе. Мама в коридоре. Она тут же начинает плакать. Молоденькая служанка не знает, куда сунуться. Мама долго меня целует. Я отвечаю ей всего одним поцелуем.
Она вводит нас в папину спальню, снова целует меня и говорит:
- Как же я рада, что ты пришел! Заглядывай ко мне время от времени! Господи боже мой! Какая я несчастная!
Я ничего не отвечаю и выхожу в сад. Она говорит:
- Пойди посмотри наш бедный сад! Куры разрыли все грядки и клумбы!
Только я выхожу из комнаты, она падает к ногам Маринетты и благодарит ее за то, что та меня привела. Она говорит:
- У меня только он один и есть. Морис приходил меня навестить, но даже не смотрел в мою сторону.
Она хочет дать мне серебряный столовый прибор. Маринетте она предлагает стенные часы. Как-то она сказала Байи: 'В Сент-Этьене я видела маленький перочинный ножичек, и я чуть было не купила его тебе'.
Целый год я ее не видел, - она не то что постарела, а расплылась, обрюзгла. Лицо все такое же, по- прежнему в нем чувствуется что-то пугающее, как на той фотографии, где она держит на коленях Мориса.
Никто не плачет и не смеется с такой легкостью, как она.
Я прощаюсь с ней, не поворачивая головы.
Клянусь, я уже давно не мальчик, и все-таки она действует на меня, как никто другой...
10 мая. Коммуна Шомо настолько незначительна, что даже газеты нашего края не пишут ничего о муниципальных выборах в Шомо. Парижские газеты 'Ля Пресс', 'Матэн', 'Эвенман' объявили о моем избрании. Но в Корбиньи, в четырех километрах отсюда, никто не знает, что я избран. Правда, я сам позаботился о том, чтобы известить Париж.
11 мая. Дайте мне жизнь, о литературной части я позабочусь сам.
* Я двигаюсь, как крот. Время от времени обрушиваю комок земли. Просвет. Затем возвращаюсь в свою тьму.
30 мая. Пламя, пожалуй, последнее, в камине. Роза, первая, в стакане с водой.
* Наша душа бессмертна! Почему? А почему не душа животных? Когда гаснут два света, какая разница между пламенем жалкой свечи и пламенем великолепной лампы со сложной горелкой, на высокой подставке, под абажуром, который развевается, как юбочка?
2 июня. Моя мания быть добрым убивает во мне талант незаурядного полемиста. Когда я читаю статью Рошфора или Дрюмона, я иногда говорю себе: 'Бедняжки! И это все?'
* Кюре из Шитри. В глубине души он очень оскорблен, что я не отдал ему визита, который он мне нанес после трех месяцев колебаний.
- Вы увидите, - говорит кюре, - он честолюбец, ваш Ренар. Он явился в Шомо хлопотать о выборах. Он захотел чинов. Не может пройти в Академию, так хочет стать муниципальным советником. Он надеется на наших людей. Я с ним говорил, я знаю, какой он мечтатель (улыбаясь), поэт! А гордый какой! Да, да. ...Он взял себе в заместители своего слугу Филиппа. Он написал 'Рыжика', чтобы отомстить своей матери, добрейшей женщине.
В Шитри ходит по рукам экземпляр 'Рыжика' с таким примерно примечанием: 'Этот экземпляр найден случайно в книжном магазине. В этой книге он плохо отзывается о своей матери, чтобы отомстить ей'.
3 июня. О Поле Адане. После каждой его фразы следовало бы легонечко ударять в барабан.
6 июня. Ламартин мечтает пять минут и час пишет. Искусство как раз в обратном.
* Мое воображение - это только моя память.
* Адан пишет все, что приходит в голову нам.
* Не вставать слишком рано, природа еще не готова.
* Птица не чувствует боли, когда ей подрезают крылья, но летать больше не может.
16 июня. Я болен прозой, как когда-то болел поэзией. Как же я буду писать потом?
18 июня. Ремесло писателя в том, чтобы научиться писать.
* У меня работа спешная - для потомства.
* Бледные, почти белесые тучи, которые медленно отделяются от черноты и похожи на дымок от грозовой канонады.
Горизонт сужается. Зелень лугов, желтушная зелень, от которой больно глазам и сердцу. Предзакатная тишина, и даже маленькие кусочки лазури.
Отдельные тучи сразу же откликаются на зов грозы и влекутся к грозовому мешку.
Там идет битва.
Относительно спокойный участок, куда стягиваются свежие подкрепления туч.
Мне на голову не упало ни капли, а в нескольких шагах деревья насквозь промокли от дождя.
Начинается бой. Успех его решает пушечный выстрел. Грохот града.
Рыжий фон, синий гнев, желтая ярость и это непрерывное мычание.
Битва туч. Некоторые из них возвращаются с поля боя раненные, опустошенные.
Те, что поменьше, спасаются бегством, потом возвращаются обратно. Многочисленная и сплоченная армия дождя спешит им на помощь.
И зрелище становится таким впечатляющим, что записная книжка закрывается сама собой и захлопывает карандаш.
К вечеру тучи снова идут в бой, искалеченные, окровавленные, одни торопятся, другие - еле-еле ползут.
Там у горизонта по кровавой воде катится солнце, как отвалившееся колесо боевой колесницы.
Река выходит из берегов, и быки, тревожно мыча, перебираются через это море.
* Мне хотелось бы быть человеком одной мечты.
20 июня. Все пальцы в жемчугах, будто она вытащила руки из глубин моря.
28 июня. Дидро. И весь этот ветер для того только, чтобы принести нам немного семян и немного цветов!
3 июля. К чему давать определение скульптуре Родена? Мирбо умеет, как никто, окутывать туманом простоту этого художника, этого мощного, проницательного и лукавого труженика.
Здесь есть серебряная голова женщины, и нельзя отрицать, что своим обаянием, совсем особым обаянием она обязана серебру. Какой-то господин пожимает плечами.
В 'Бальзаке' чувствуется восхищение перед творчеством Бальзака, гнев скульптора против неподатливой глины и вызов людям.
Есть здесь груди, которые тают в руке любовника.
Прекрасный 'Рошфор', у которого щеки свисают, как складки занавеса.
'Виктор Гюго', чья голова, отягченная нашим преклонением, давит на туловище, которого мы не знаем.
'Любовники', которые обвили друг друга и словно говорят: 'Как бы нам еще обняться, чтобы любить друг друга, как никто не любил до нас?'
5 июля. Всемирная выставка живописи и скульптуры. Не считая Бенара, о котором можно сказать: 'Это неглупо', - несколько Каррьеров, забавный Больдини и еще что? Живопись - это то, что должно быть
