Шурша ветками, пролетел в ивах ветер. Он принес с собой голоса людей — кого-то окликали девушки, им отзывались мужчины. Вот донесся знакомый оклик — витязя всего затрясло от волнения, — но голоса стали удаляться, растворяясь в шорохе листвы. Еще раз донесся чей-то смех, нежный голос затянул песню — и все стихло. Людей сменили лесные звери — неподалеку плеснула щука, крикнула сова — и снова все затихло.
Смаргл, насторожившись, слушал тишину. Бродя в скалах на родном севере, он научился распознавать и самые тихие шорохи, но здесь он не успел и вздрогнуть — ветви ивы качнулись в стороны, и незнакомка шагнула к нему.
Увидев ее окутанный волосами силуэт, витязь притянул ее к себе, обнимая прохладное тело. Голова закружилась от ароматов летней ночи, исходивших от нее.
— Пришла, пришла, — шептал Смаргл, касаясь губами ее шеи. — Я так ждал…
Девушка молчала и не сопротивлялась, упираясь руками ему в грудь.
— Пусти, — наконец молвила она. — Гость, а ведешь себя непотребно!
Смаргл заглянул в ее горящие глаза.
— Поедем со мной, — предложил он. — Я на север тебя свезу, к матери моей, отцу.
Девушка засмеялась, высвобождаясь из его рук.
— Ведаешь ли ты, кого за себя зовешь? — сказала она. — Ни имени не спросив, ни рода-племени…
— А ты назовись — я знать буду, кого перед отцом-матерью женой назвать. — Смаргл все стоял на коленях.
— Луной меня зовут, — подумав, ответила девушка. — Луной Купальницей, Девоны-водяницы дочерью…
…Проблуждавшая всю ночь по лесу Рада наконец забылась беспокойным сном под ракитовым кустом в объятьях молодого лешака. Крепко спящая, она не почуяла, как на самом рассвете мимо нее проскакали всадники. Стривера и Меру сопровождал Смаргл. Впереди него на луке седла сидела легкая как перышко Луна Купальница.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Не оставшись на свадьбе братьев, Перун не спешил возвращаться домой, к жене. Сам о том не ведая, Смаргл своей просьбой отговорить княгиню Синегорку от свадьбы его с Радой тронул в душе старшего Сварожича незаживающую рану.
Диву-Додолу Перун действительно брал без любви — лишь потому, что был обязан защищать ее от Велеса. За долгие годы он успел привыкнуть к доброй и самозабвенно любящей его жене, но сам полюбить ее не смог.
Все это время в сердце была она — его первая и последняя настоящая любовь, погибшая уже невесть сколько лет назад дочь Непры-княгини, нежная красавица Ршава. С годами образ ее стерся, поблек, утратил четкость, но память жила постоянно. Отправляясь в дальний путь, Перун в каждой светловолосой девушке видел Ршаву. Порой ему казалось, что он почти нашел ее — но стоило взойти солнцу, и пелена спадала с глаз. Он искал ее везде — на востоке в неизведанных безымянных краях, где с гор когда-то спустился род его отца Сварга, и в непролазных дебрях Диких Лесов, населенных еще более дикими обитателями, на севере в вечно заснеженных скалах и на юге, среди крошечных островков и болот теплых земель. Искал везде — но только не здесь. Слишком ясно помнилось все случившееся на берегах Рось-реки, чтобы ему хотелось еще раз испытать ту же боль.
Ящер втайне не одобрял намерений друга через столько лет впервые появиться в тех местах, откуда они когда-то начали свой путь. По его мнению, Перун должен был явиться сюда сразу после завершения работы над Рунами — или не являться совсем. Но старый зверь молчал и хранил мысли свои при себе, послушно вышагивая в облике бурого коня под седлом друга.
— Ящер, — вдруг окликнул его Перун, ослабляя повод, — как думаешь, может, нам лучше вернуться?
Жеребец встряхнул гривой, меняя шаг.
— Давно пора, — прозвучал его задумчивый голос. — Места знакомые близко — что ж себя зря неволить-то!..
— Не то ты помыслил. — Перун пришпорил остановившегося было коня. — Я про Синегорье толкую — не зря ли я Смарглу в подмоге отказал. Как он с нелюбимой жить станет?
Большие глаза коня вдруг полыхнули зловещим кровавым светом.
— О том раньше думать надо было, — ответил он. — Уж несколько дней миновало, и он либо женат, либо удрал… Да ты за него не тревожься — дело молодое! Годы и не такое смиряют! — Он собирался говорить и дальше, но почувствовал, что его друг не хочет слушать, и замолчал.
Перун откинулся в седле, отпустив повод и глядя по сторонам. Ночь недавно вступила в свои права — на западе только-только догорел закат, казалось, небо, подобно углям потухшего костра, еще хранило его тепло. Крупные летние звезды высыпали на небе, окружая полную луну, сиявшую сверху как глаз невиданного зверя. Она медленно плыла по ночному небу за всадником, отмечая его путь.
Холмистая степь, поросшая кое-где островками леса, мирно дремала. Горизонты пропадали во тьме, и только ближние холмы вставали вокруг, как спины спящих зверей, с торчащей щетиной лесов. Заросшая по обеим сторонам Рось извивалась между ними, как змея. Вода ее при свете луны мерцала, как настоящая чешуя. Пробегавший порой ветер морщил речную гладь и шевелил кроны деревьев.
Ночь была наполнена шорохами и звуками. Трава шуршала под копытами коня, неумолчно голосили сверчки, где-то внизу, у самой воды, разливалась песня соловья. Вдалеке затявкала лисица, послышался крик ночной птицы.
Крутобокий холм, поросший густым лесом, выплыл из темноты неожиданно, будто нарочно ждал Перуна. Не вглядываясь, тот сразу же узнал место — где-то здесь он впервые увидел Ршаву, а чуть дальше будет остров, подле которого она утонула.
Ящер тоже узнал эти места и прибавил шагу, дабы поскорее миновать их, но Перун осадил бурого коня.
— Узнаешь? — спросил он, простирая руку. — Наша заводь!
— Узнал лучше тебя, — ворчливо отозвался Ящер, потихоньку трогаясь с места. — Ты немного ошибся — наша заводь на другой стороне за рощей.
— Какое это имеет значение! — отмахнулся Перун. — Здесь прошли самые счастливые дни моей жизни! Здесь я полюбил первый и последний раз в жизни, а ты… Ты-то хоть знаешь, что такое любовь?
Последние слова он произнес очень тихо. Чутко понимавший все чувства друга, Ящер вздохнул.
— Любовь? — Бурый конь опустил голову. — Это такое незнакомое и вечно чужое чувство, когда начинаешь жалеть, что ты — это ты, а не самый лучший, самый красивый и самый сильный; когда ненавидишь все вокруг, если нет любви, и любишь все вокруг, когда она появляется…Знавал я, когда помоложе был, одну… Случалось, себя подле нее забывал… Где-то она теперь?
Свесившись вперед, Перун с удивлением слушал Ящера.
— Вот как, — молвил он. — Что ж ты раньше молчал, старое бревно?
— А ты б поверил, — притворно обиделся зверь, — что я не всегда был бревном, да еще и старым? Да если вспомнить, кем она была!
— А кем? — немедленно отозвался Перун.
— Человеком, — фыркнул Ящер так, что трава вокруг полегла, как от урагана. — Таким же, как и ты, с руками-ногами… Чародейкой она была из древнего народа, сейчас уже исчезнувшего в веках, а я молод был, зелен…
— И что ж, она тебя, такого зубастого, с крыльями, и любила?
— Зачем с крыльями! — В брюхе Ящера что-то зарокотало. — Я к ней молодцем летал. Она молчала, не догадывалась, пока младенец не народился…
Последнее было Перуну близко и понятно.
— И младенец был? — переспросил он.
— А то нет? — Ящер гордо выгнул шею. — Весь в меня уродился!
— Такой же зверь?
— Зверь… Тут она все поняла, да и я таиться от нее перестал — так и летал к ней в открытую. А вскоре потоп случился, ну, тот, про который мы со Святогором тебе рассказывали. Тогда мы друг дружку и
