Глаза его сердито сверкнули, и Дива отшатнулась.
— Но это был ты! Ты! — воскликнула она. — Я не могла ошибиться!
— Скажи уж лучше — не хотела! — Внезапно Перун понял все. — Кто-то бегал сюда, оставляя тебе детей, а когда вернулся я, вы с любовником решили скрыть ото всех твою измену и придумали для меня отговорку! Надеялись, что я настолько занят своими делами, что ничего не пойму?.. Как, должно быть, смеялись вы, сочиняя для меня басню, да только я не поверил!.. Говори, кто он!
Перун сделал шаг вперед, сжимая кулаки. Решив, что он хочет ее ударить, Дива отпрянула к стене, но потом бросилась к детям и закрыла их собой. Тело ее напряглось в ожидании удара.
— Это был ты… Ты, — прошептала она и заплакала. Дети испуганно притихли. Замер и Перун.
Долго Дива не решалась поднять глаз. Когда же она взглянула на то место, где только что стоял Перун, его в покоях уже не было.
Перуна не было и в самом замке. Выскочив из покоев жены, он со всех ног кинулся к Ящеру и улетел в неизвестном направлении.
Не желая никого видеть, Сварожич забился на один из необитаемых островков в заливе, до которого так и не смог добраться сегодня утром. Несколько дней он не казал оттуда носа. Даже исконные обитатели островка — десяток птичьих семей и мелкие зверьки — не знали о его присутствии. Все это время Перун просидел в маленькой пещерке в камнях, слушая крики птиц и строя планы мести. Чтобы не мешать ему, Ящер ненадолго убрался с глаз долой и все это время охотился за акулами в открытом море. Он рискнул вернуться на десятый день — к тому времени Перун успел проголодаться и в его голове созрел план.
Теперь друзья ждали наступления темноты. Короткое северное лето кончалось, ночи становились все длиннее и темнее. Стоило закату расцветить красками небеса, Ящер потихоньку взлетал и вместе с Перуном отправлялся к замку. Там, приняв над башнями облик огромной тучи, он проводил всю ночь и только перед рассветом возвращался на остров.
Перун ждал появления своего соперника. Рано или поздно, решив, что Сварожич уехал надолго и вряд ли вернется до зимы, тот должен поверить в это и прийти. Тогда-то ему не поздоровится.
Но миновало почти тридцать дней напряженного ожидания, прежде чем в одну из осенних ночей, холодную и сырую, засевший на крыше главной башни Перун заметил внизу какое-то движение. Пользуясь тем, что в руках стражи гасли факелы, неизвестный почти ползком, чтобы не заметили его на гребне стены, пробирался к женской башне.
Перун мысленно окликнул висевшего в поднебесье Ящера, призывая его быть готовым ко всему, и стал спускаться. У двери в покои Дивы они окажутся одновременно. Будет ли она тогда отрицать свою измену?
Но когда Перун добрался до двери, то сразу догадался, что неизвестный гость уже опередил его.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На сей раз Диву разбудил осторожный стук в ставень. Снаружи было тихо, только свистел ветер, и кто-то настойчиво и упрямо стучал в окно.
Дива щелкнула огнивом, затеплила свечу — от волнения с первого раза не получилось — и села на постели, не решаясь спустить ноги на пол.
— Кто тут? — шепнула она.
— Открой, — молвил смутно знакомый, хриплый голос. После того как Перун ясно дал ей понять, что она ему не нужна, Дива запирала на ночь окно, выбросив из головы все, что связано с мужем. Ничего глупее он придумать не мог, кроме как обвинить ее в измене. Она не виновата, что у него плохо с памятью! Если он так хочет, пусть вообще не является больше! Только и умеет, что зачинать ей детей — недавно, три дня назад, Дива с ужасом поняла, что снова тяжела от него, и решила, что больше не допустит мужа на свое ложе. Она сильно устала после третьих родов и боялась за свою жизнь и жизнь этого нового младенца. Гость постучал настойчивее.
— Кто ты? — громче повторила Дива. — Имя!
Она сузила глаза, шепча про себя заговор от ночных духов.
Некоторое время гость молчал, словно и впрямь был духом.
— Я это, Дива, — наконец виновато ответил он. — Перун…
Дива запнулась на полуслове.
— Нет! — прошептала она. — Уходи откуда пришел!
Гость стукнул уже кулаком.
— Открой! — повысил он голос. — Открой, честью тебя прошу! Два слова всего сказать…
— Что я не жена тебе больше и ты рвешь со мною? — перебила его Дива. — Это я и сама поняла… Знаю, какой позор на меня ляжет… а только сумею сыновей твоих поднять. Братья твои из них воинов сделают не хуже, чем мог бы ты! Вырастут, будь уверен!
— Но Дива! — взмолился гость. — Ради детей открой! Я тотчас же уйду, но не могу я то, с чем пришел, в пустоту говорить — мне глаза твои видеть надобно! Позволь сказать, что наболело, а потом я уйду, коли гонишь! Детьми в том клянусь!
Запоздало коря себя за то, что делает, Дива встала и подошла к окну. Перун за ставнем почти перестал дышать.
— Скажешь, что хотел, — и уходи, — последний раз предупредила Дива и откинула щеколду.
Ставень распахнулся от мощного толчка. Перун ввалился в покои прямо к ногам Дивы. Она отступила, ожидая, когда он встанет, но Сварожич не собирался этого делать. Выпрямившись, он снизу вверх глянул на жену.
— Говори, — потребовала она.
— Я в вине пришел сознаться, — покаянно молвил Перун, опуская голову. Взлохмаченные непослушные волосы его рассыпались по плечам, и Дива некстати вспомнила, как нравилось ей перебирать и причесывать его кудри. Чтобы не оттаять душой, она закусила губу и поднесла свечу к запястью, нарочно причиняя себе боль.
— Прости меня, — тем временем молвил Перун, не поднимая лица, — Обидел я тебя, доверие и любовь твою растоптал. Ни в чем ты не виновата, а из-за меня теперь на тебя позор ляжет… И дети — заугольниками их кликать станут, а их-то вины нет. Все я! Прости… Я много думал… Права ты — нельзя нам больше вместе, не хочу я тебе больше горе причинять. Уйду я навсегда, даже имени моего ты никогда не услышишь, а если долетит, то новое, ибо я прошлое свое уничтожить хочу. Только ты прости, если сможешь, потому что, боюсь, нет мне прощения… Что я наделал!
Он схватился за голову и глухо застонал.
Дива все держала огонек свечи у ладони. Стиснув зубы, она терпела, но потом не выдержала и тихо вскрикнула.
Перун мгновенно вскинул голову и увидел на ее нежной коже след ожога.
— Что ты! Что ты! — вскрикнул он, бросаясь к женщине. — Зачем? Ради меня? За что?
Схватив обожженную руку, Перун торопливо поцеловал красное пятно. Под его прикосновениями боль неожиданно быстро стала спадать, а красное пятно начало уменьшаться.
Исцелив ожог, Перун не выпустил руки Дивы.
— Не стою я того, чтобы ради меня на такое идти, — молвил он. — Побереги себя хотя бы ради детей.
Он притянул ее к себе, но Дива и не думала вырываться. Даже позволила взять из рук свечу и отставить ее в сторону. Перун осторожно обнял ее ноги.
— Ухожу я, — повторил Перун. — Молчи! Все решено! Не отговаривай меня! Я люблю тебя и соглашусь лучше навеки расстаться с тобой, чем оставаться подле. Ты еще не понимаешь до конца всю боль, что я тебе причинил…
— Исцелил, — прошептала Дива.
— Раны на теле исчезнут, в душе — останутся навсегда, — возразил Перун. — Нет мне прощения. Когда-нибудь ты еще проклянешь меня и благословишь лишь за то, что я покинул тебя… Я сейчас уйду, но пообещай мне, что мои дети не помянут меня недобрым словом. Обещай, что не взрастишь в них ненависти ко мне! Пусть не знают обо мне ничего — ни хорошего, ни дурного… Обещаешь?
— Ты уходишь насовсем? — Дива осторожно дотронулась до его волос.
— Насовсем, ибо не могу больше лгать. Обещай лишь, что дети…
