- Я рада тому, что вы с этим задержались, - сказала Силье. - Зная, что вы есть, я чувствовала себя более уверенной. Вы защищали меня с детьми. Вы не злой.
- Вот как, и снова 'Вы'... - пробормотал он.
- Извини, я забыла...
- Ты говоришь, что я не злой. И все-таки все боятся меня.
- Разве не хорошо чувствовать уважение? - Она пыталась засмеяться, но смех застрял у нее в горле.
- Они верят в то, что я дух, которому триста лет, Силье! А я только обычный живой человек с той же тоской по другим людям, как все другие - с той лишь разницей, что у меня есть кое-какие особые качества, о которых я никогда не просил.
Он увидел в глазах Силье такое понимание, что должен был отвернуться.
- А все это с травами - ты этому учился, не правда ли? - спросила она.
- Это то, что Люди Льда получают с молоком матери. Которого я, впрочем, никогда не пил. Как они могут верить, что я призрак? Я почти рад тому, что стал причиной смерти матери при своем рождении - так она, во всяком случае, избавилась от того, чтобы видеть произведенное на свет чудовище.
- Тенгель! - взмолилась она.
Он помолчал.
- Видишь ли, Силье, есть еще причина... - Он отошел к шкафу в углу и повернулся к ней спиной. - Причина того, что я должен жить один. Ты видела мои плечи, не правда ли?
- Да, - тихо ответила она. - Это телесное повреждение?
- Нет, никакого повреждения. Я таким родился. Это то, что отняло жизнь у моей матери. Она истекла кровью при родах.
- О, - Силье издала звук-стон, полный такого сочувствия, на какое только она была способна.
- Да. И я не хочу, чтобы это случилось... с другой женщиной, - быстро закончил он.
- Ты имеешь в виду, что это может стать наследственным?
- Да. О таком никогда не знаешь заранее.
Он подошел к столу и продолжил накрывать. В конце концов, стол получился великолепным.
- Наш рождественский обед, - улыбнулась Силье с комом в горле.
Они сели друг против друга за грубо сколоченный стол. Тенгель, избегавший смотреть на нее, налил самогона Бенедикта. Она мешкала выпить.
- Я никогда не пробовала такой крепкий напиток.
- Сейчас Рождество, Силье. И тебе совсем не надо меня бояться, ты же теперь это знаешь.
- Я это знаю. Но я думала не о тебе. Обо мне са...
Она испуганно замолчала. Он отодвинул от себя пирог.
- Ты действительно странная девушка. Смесь почти преувеличенного целомудрия, очень сильной чувственности и необычайной смелости. Я не знаю, кто ты на самом деле.
Силье немного подумала. От слов о чувственности ей стало жарко, но она не осмелилась об этом расспрашивать.
- Мне так бы хотелось поговорить с кем-то - обо мне самой. Практически мне не с кем было об этом поговорить. С господином Бенедиктом легко, но он болтает только об искусстве и о себе...
Тенгель улыбнулся впервые с тех пор, как она сюда пришла. Может быть, его смягчила атмосфера некоторой торжественности за столом.
- Ты можешь поговорить со мной.
Она опустила глаза.
- Если вы... можете теперь меня слушать.
- Прошу тебя говорить.
Она чувствовала, что он действительно этого хочет. Немного подумав, она сказала:
- Думаю, что это связано таким образом. Я воспитана так, чтобы быть скромной, почти робкой. Отец был очень строгим, а мать религиозной. Она осуждала все, что имело отношение к любви и к тому, что вы упомянули.
- Эротику?
- Да, именно, - быстро пробормотала она. - Все было так грешно, так грешно! Это прочно отложилось во мне. Дома, когда мы жили в поместье, ко мне несколько раз приставали мужчины, и я убегала, испытывая испуг и почти отвращение, прежде, чем они успевали дотронуться до меня. Но вот я осталась одна после того, как все родственники умерли в это ужасное время. Я никогда не позволяю себе вспоминать об этом, иначе я сломаюсь...
Она перевела дыхание и попыталась снова нащупать нить рассказа. Тенгель сидел неподвижно, положив локти на стол и держа кружку в руке. Теперь он пристально рассматривал Силье и даже забыл о кружке.
- Когда мне пришлось отправиться скитаться, то ко мне часто приставали, особенно в Тронхейме. Мне же было негде жить, и я ночевала под воротами и в других подобных местах. Тогда я и научилась защищать себя. Я еще девственница, ты не должен думать что-то другое.
Он очнулся и сделал глоток.
- Я и не думаю, - пробормотал он и налил себе еще.
- Я научилась быть твердой, - продолжала она, - хотя вначале это было совсем не легко, так как твердость не в моем характере. Смелость, которую ты видишь во мне, смелые выражения - это отпечаток того времени. Потому что я видела и слышала еще кое-что похуже. Моя застенчивость и все то мерзкое, что я пережила, соединились во мне и получилась смесь. Но так... нет, сейчас я больше не могу.
- И все-таки сейчас будет важное.
- Нет, я не могу. Он разозлился.
- Ты сказала, что доверяешь мне.
- Сегодня ты не очень поощрял это доверие, - сказала она, склонив голову.
- Я хочу слушать, - сказал он проникновенно. - Твои слова попадут в надежное место.
В хижине было теперь жарко. Или это она сама горела? Нет, это было что-то другое, очень сильное, что шло не от нее. Или, по крайней мере, лишь от части.
- Но это так трудно, Тенгель. Это касается... эротического.
- Да, я понял.
- Как это... пробудилось. Я не подозревала, что я... имею такие... наклонности.
Его глаза горели, словно узкие полоски огня. Под высокими скулами залегли такие глубокие тени, что щеки казались провалившимися. Он поднял верхнюю губу и обнажил на мгновение зубы, точно зверь, которого дразнили.
- Лучше всего оставить это несказанным, - произнесла она.
- Кто-то оказывал на тебя давление? Пытался лечь с тобой в постель? Так, что возбудил тебя?
- Нет, нет! - закричала она испуганно. - Нет, это был ты, и ты знаешь это очень хорошо.
Теперь это было сказано. Она слишком поздно обнаружила, что попала в ловушку. Если бы она могла провалиться сквозь землю! Она поборола детское желание спрятаться под стол.
В комнате стояла мучительная долгая тишина. Затем он ей что-то протянул. Это была кружка, насколько она могла разглядеть. Тенгель заставил ее выпить самогона. Она чихала и кашляла, но питье согрело ее. Она заметила, что его рука дрожала, когда он держал кружку.
- На коне? - спросил он тихо.
Силье изумленно посмотрела на него.
- Почему ты так думаешь?
- Ты не могла сидеть спокойно.
Она чувствовала себя больной от стыда, но покачала головой.
- Задолго до этого.
- Да, та фигура в церкви... - сказал он задумчиво.
- Не говори об этом! - сказала она с горячностью и начала плакать. - Я видела сны. Два отвратительных сновидения - но ты не заставишь меня рассказать о них! Этого ты хотел? Сначала пристыдить меня за то, что я пришла, а затем так беспощадно унижать?
