- Поставь их в воду, и они снова оживут, - сказал священник.
Ирья поставила цветы среди других, украшавших могилу Силье и Тенгеля.
- Здесь так много цветов, - сказала она. - Да, недавно ведь был День смерти короля Улава Святого, и поэтому на кладбище много цветов.
- Силье и Тенгеля все очень любили, - сказал священник, когда все трое направились к выходу.
- Да, и это неудивительно, - ответил Таральд, пропуская Ирью со священником вперед. Сердце у Ирьи замерло. Подумать только, она, неловкая, безнадежно некрасивая Ирья, идет и мирно беседует с Таральдом и священником! Если бы ее видела в этот момент мать!
- Бабушка часто бранила меня за то, что я веду себя неподобающим образом, - сказал Таральд. - И она была права. Я часто вел себя безответственно.
- Вам не следует корить себя за Кольгрима, - сказал господин Мартиниус. - Ваша любовь к жене не пропадет втуне.
- Я думал вовсе не о ребенке, - нетерпеливо возразил Таральд.
- Я знаю, что вы скорбите об умершей жене. Таральд потерял самообладание.
- Ну, конечно же, это горе! Если бы вы знали, какие угрызения совести я испытываю! Я постоянно здесь, у ее могилы, и на душе у меня темно.
- Но ничего уже нельзя вернуть назад, - робко сказала Ирья. - Я очень сочувствую вашему горю.
- Горю? - взорвался внезапно Таральд. - И вы оба ничего больше не замечаете?
Они остановились в конце березовой аллейки - как раз на том месте, где много лет назад умер служка, отравленный матерью Суннивы, Суль.
Ирья и священник удивленно смотрели на молодого вдовца, не вполне понимая, о чем он говорит. Чувствовалось, будто Таральд стремился освободиться от тяжелого груза, лежащего у него на душе.
- Она умерла по моей вине, - почти выкрикнул он. - Но я ее не любил!
Он закрыл лицо руками, не в силах выносить больше этого стыда.
Пелена дождя закрывала собой деревню, и они стояли словно на островке, ничего не видя вокруг. Выли различимы лишь церковь, кладбище и часть аллеи. Все исчезло в дождевой завесе. Не видно было ни Гростенсхольма, ни Линде-аллее, ни полей вокруг.
- Не любил ее? - переспросила Ирья, и губы ее побелели. Она по-прежнему ничего не понимала.
Таральд отнял руки от лица, оно было усталым и ожесточенным.
- Это было как наваждение, короткое и безумное. О, как я обожал ее, боготворил это нежное, милое существо. Она была для меня самой первой в волшебном мире любви. Я даже не могу выразить словами, какие чувства я к ней испытывал.
- Мы понимаем вас, - грустно сказал господин Мартиниус.
- Я был словно околдован ею. Но после того, как мы поженились...
Они молча ждали продолжения.
- В конце концов я безумно устал от нее, - вымолвил он. - Она думала только о себе и ни о ком больше. Разве нет, Ирья? Ни о чем другом она даже не говорила! Только и делала, что хныкала, какая она несчастная и одинокая в своей жизни. Но это была ложь, потому что она жила в прекрасной семье, которая заботилась о ней и делала все, чтобы ей было хорошо вместе с остальными.
- Да, это верно, - прошептала Ирья. Таральд кивнул, но мысли его были далеко. Он
провел рукой по лбу и обернулся в сторону Гростенсхольма.
- Суннива словно и не любила меня: ей нравилось видеть в моих глазах мою любовь к ней. Нет, больше не могу говорить об этом!
- Да, так бывает, - сказал священник. - Вы считаете, что ей нравилось принимать ваши ухаживания и вашу любовь, но при этом ничего не давать взамен?
- Да, это было именно так. Я только и делал, что нянчился с ней. Сначала это нравилось мне самому, а потом... Однажды я услышал, как мать говорила отцу: 'В Сунниве нет ничего от ее матери Суль'. 'Да, - согласился отец, - она копия своего отца Хемминга. Такая же капризная. То же стремление переложить свою вину на других. Постоянно жаловаться и взывать к сочувствию. Суль была в этом смысле более благородной, хотя и могла удивить нас каким-нибудь сумасбродством, что напрочь отсутствует в Сунниве'. И я полностью с ними согласен. Хотя сам я никогда не видел живую Суль.
Он наклонил голову.
- Как я устал от Суннивы! Я начал почти ненавидеть ее. И когда она умерла, получилось, что я будто ждал ее смерти! Я чувствую свою вину, и мне кажется, что родившийся ребенок - печальное подтверждение моей ненависти. Этот сын послан мне в наказание!
Священник, внимательно слушавший Таральда, прервал его рассказ.
- Мы должны пойти в церковь и помолиться, все вместе. Я очень хорошо понимаю вас, господин Таральд. Но только милость Божия способна избавить вас от угрызений совести. Идемте со мной!
Таральд последовал за ними. Ирья заколебалась, но священник сделал ей знак следовать за ними.
В пустом храме они преклонили колени и тихо помолились.
Но Ирья с трудом могла сосредоточиться на молитве. Все внутри нее ликовало: 'Он не любит ее, он не любит ее, он не любит ее!' Но вслед за этим сразу пришла другая мысль: 'Бедная, бедная Суннива!' И эта жалость была совершенно искренней.
8
После неожиданных признаний на кладбище Таральд будто бы облегчил душу и даже перестал избегать своего нелюбимого сына. Через несколько дней он вошел в его комнату, где сидела Ирья и напевала Кольгриму песенку. Трудно было сказать, нравилось это мальчику или нет, но он неотрывно следил за губами Ирьи и вел себя тихо.
В этот момент и вошел Таральд. Впервые он по-настоящему всмотрелся в Кольгрима.
Ирья замерла от неожиданности, и ей показалось, что песня ее совершенно никчемна и пуста.
Но Таральд, казалось, не замечал ее вовсе.
- Он похож на Тенгеля, - коротко сказал он о своем сыне.
- Да, это так, - ответила Ирья, понимая, что Таральд в отчаянии стремится отыскать в сыне хоть что-то утешительное. - И сама госпожа Силье рассказывала, что господин Тенгель был невыносим в детстве.
Лицо Таральда посветлело.
- И он был таким же страшненьким?
- Скорее всего.
- Но дедушка был достойнейшим человеком из всех, кого я когда-либо знал.
- Я согласна с вами! Но черты лица у малыша меняются очень быстро, они разглаживаются, становятся более правильными буквально с каждым днем.
- Вот как?
Таральд нагнулся над мальчуганом и потрепал его по щечке.
- Привет, - шепнул он ему.
Кольгрим сверкнул на отца своими кошачьими глазами. Его большой рот злобно исказился, и он уже был готов издать недовольный рев.
- Боже мой, - прошептал Таральд и отпрянул от кровати.
- Это не опасно, - нежно сказала Ирья. - Это просто его манера общаться.
- Боже меня сохрани от этого! Он взглянул на руки девушки.
- Он тебя искусал.
- Да, он очень задиристый. Но он принимает меня. И как бы в подтверждение ее слов Кольгрим вцепился ей руками в щеку. Ирья не издала ни звука.
- Он уже ходит? - продолжал спрашивать Таральд, а сам отошел к стене.
- Конечно же, ты ведь умеешь ходить, Кольгрим? Мальчик выбрался из ее объятий и направился к отцу.
- Возьми его на руки, - тихо промолвила Ирья.
- Он понимает, о чем мы говорим! - удивленно сказал Таральд и с некоторой неохотой протянул руки к своему малышу.
- А как же иначе? Разве нет... Нет, он развивается совершенно нормально для своего возраста, и умственно, и физически.
Кольгрим стоял, немного покачиваясь, и Таральд протянул к нему руки, чтобы он не упал. С испугом, невольной брезгливостью прижал Таральд к себе этого мальчика. Кольгрим отплатил тем, что вцепился
