Заснеженные еланьки из белых превратились в серые, запорошенные опавшей хвоей и угасшими, когда-то огненными листьями осин и рябинок. Венка первым спустил с привязи своего Пирата. Тот сразу кинулся в лесную густерьму и начал сновать, как челнок, из стороны в сторону. Через несколько минут послышался его резкий, пронзительный визг, а затем лай, но уже неторопливый, с короткими паузами.

- Зайца погнал, - сказал Коростелев. - Пошли туда. К своей лежке косой снова прибежит. Там его и возьмем. Спускай Дианку, теперь она поймет, в чем дело, догонит Пирата и станет с ним работать.

И верно. Молодая гончая стремглав кинулась на лай старого гончака. Парни пошли к тому месту, где Пират поднял зайца. Оказывается, беляк лежал под кучей заснеженного хвороста на опушке ельника, перед широкой поляной. Собака подобралась к нему с тыла, из чащи, и он вынужден был удирать через открытое поле.

Охотники разделились: один запрятался за деревом по правую сторону лежки, другой - по левую. И стали ждать. Собачий лай удалялся. Заяц стремился к заболоченной речке Рудянке, в сплошные кустарники. Пират мчался за ним. Вскоре к гончаку присоединилась и Дианка. Пес лаял грубо, словно громыхал медным боталом, а она вторила ему тоненьким голоском, словно аккомпанировала серебряным колокольчиком.

В кустах, в болоте, беляку задержаться не пришлось. Уж очень стремительно мчались за ним собаки. Сделав полукруг, он выбежал на свой прежний след, покрутился по нему взад-вперед, а затем гигантским прыжком метнулся в сторону и через поле целиной направился к лежке, закинув уши на спину.

Немного погодя на елань, голова к голове, перезваниваясь голосами, выбежали черноспинные гончие. Одна большая, другая маленькая, одна справа от горячего, остро пахнущего заячьего следа, другая - слева. Добежав до места, где заяц хитрил и сделал 'скидку', собаки вдруг растерялись, остановились, прекратили лай. Дианка засуетилась, начала тыкать свою морду в каждую вмятину на снегу. Пират не стал обнюхивать запутанные зайцем следы, он сделал возле них широкий полукруг, нашел выход, куда устремился беляк, и последовал за ним, торжествующе взлаивая. Дианка тотчас же присоединилась к нему.

'Какая красота! - подумал Вечка, любуясь собаками на гону. - Как будто в концерте выступают, дуэтом'.

К лежке напрямик заяц не пошел. Он забежал в лес, а потом уже по его опушке стал пробираться к своему логову. Тут его и уложил метким выстрелом Венка Коростелев. Разгоряченные, с высунутыми языками, подбежали собаки. Увидели распластанного на снегу беляка и кинулись к нему.

- Тубо! Нельзя! - закричали охотники.

Гончие присели на задние лапы возле зайца, глядят на него и облизываются. Венка отрезал у беляка задние лапы и кинул их собакам 'для затравки'...

С этого дня Дианка стала 'работать' в лесу самостоятельно. Теперь каждое воскресенье Вечка гонял зайцев в ближайших от поселка ельниках. Иногда ходил и в будни после школьных уроков. Уйдет на два-три часа и возвращается с добычей. Ох и завидовали ему подростки! Об охоте с гончей начал мечтать чуть ли не каждый старшеклассник.

Но Вечке определенно не везло. Во время зимних каникул он отправился на охоту в совхозные поля. Там, сказывали, возле капустников зайцев развелось видимо-невидимо. Вечерами выбегут из кустов, из перелесков на поляны, так будто пеньки торчат из-под снега. И правда. Только спустил там парень свою Дианку, она сразу выгнала на него беляка, потом второго. Казалось бы, хватит, можно домой возвращаться, но Вечка вошел в азарт. Охотился до вечера. А вечером собака потерялась. Погнала косого, а он увел ее куда-то далеко. Сначала лай удалялся, а затем совсем заглох. Вечка стал трубить в горн. Трубил долго, изо всей силы, даже больно стало губам, а скулы, казалось, онемели. Но собака так и не пришла. Надвинулись сумерки. В ясном небе зажглись и замигали звезды. По лесу заходил мороз, затрещал, запощелкивал. И вдруг откуда-то от черного горизонта донесся едва слышный вой, тоскливый, заунывный.

'Это Дианка! - мелькнуло у Вечки. - Видно, убежала за зайцем, носилась за ним как угорелая, ну и заблудилась'.

- Дианка, Дианка!

И снова трубил, трубил.

И странно: парень слышит вой, а собака на зов не идет.

'Уж не попала ли в петлю?'

Спрятав добытых зайцев под кустом, он направился в черные перелески, на далекий вой. Если в самом деле собака попала в петлю, не оставишь же ее в беде. Идти было трудно. На открытых местах снег вылизали ветры, а на опушках у сбившихся в кучки деревьев и кустарников образовались высокие гребни сугробов. Здесь приходилось брести по пояс в снегу, пробивать себе дорогу шаг за шагом. Преодолевая усталость, обливаясь потом, Вечка настойчиво двигался вперед, на одинокий протяжный вой. Было немного жутко. В Рудянке бытовала молва: если собака воет - к покойнику. В приметы эти Вечка не верил. А все же как-то неприятно слышать, когда собака, подняв морду к небу скулит, тоскует.

Чем дальше уходил парень в темные, нахмурившиеся леса, тем большее расстояние, казалось, отделяло его от цели. Наконец он очутился на краю широкого оврага, в котором из-под снега кое-где торчали острые вершинки елей и купы берез, похожие на заиндевевшие стога сена. Где-то совсем неподалеку, внизу, Вечка услышал скулящий, заунывный вой.

- Дианка, Дианка! - обрадовавшись, закричал он. Потом поднес трубу к губам и заиграл призывно, словно горнист на заре.

Но что это? Вой в овраге прекратился, а на снежном поле между верхушками деревьев задвигались, разбегаясь в разные стороны, серые тени.

'Так это волки! - сообразил Вечка. - Они перехватили на гону Дианку и разорвали. А выл, наверно, старый волк, отбитый от стаи молодыми и сильными зверями'.

По спине у Вечки прошел мороз. А потом стало невыносимо жарко, жутко, страшно. Что он сделает со своей одностволкой, если волки снова соберутся в стаю и нападут на него? Ведь у них теперь, сказывал дядя Коля Коростелев, начинаются свадьбы. Собираются вместе, сколько их тут есть, и рыщут по лесам. Нарвутся на тебя - в живых не оставят.

Увидев рядом возле себя полусгнившую, сваленную бурей старую березу, Торопыгин подошел к ней и поспешно, точно в лихорадке, начал ломать сучья, драть бересту. Вытоптал в снегу яму и разжег в ней костер. Благо, что были спички. Спасибо за науку старым охотникам!

При ярком пламени и взметнувшейся вверх копне искр Вечка вздохнул свободно. На огонь волки не полезут. Только теперь он начал понимать, к чему привел его охотничий азарт, жадность. Погубил собаку, да и сам оказался в плену у леса, у хищных зверей. Но, как говорят, после драки кулаками не машут. Придется сидеть тут до утра. Только на свету волки прижмут хвосты и уберутся в глухую урему.

Устроившись у костра под гребнем высокого снежного надува, Вечка не чувствовал холода. Не чувствовал он и усталости, до этого почти валившей его с ног. Инстинкт самосохранения овладел всем его существом. Держа наготове ружье, он то и дело вглядывался в ночь, в порозовевший вокруг снег, в черные дали, над которыми дрожали, переливаясь, хрустальные звезды.

Под утро усталость взяла свое. Вечка присел на снежный уступ, привалившись спиной к стволу поваленной березы. Глядел на огонь, на яркие головешки, похожие на слитки золота, а потом задремал. Долго боролся, отгоняя от себя сон, подкидывая сучья в костер, и все же не устоял, уснул. И вдруг его будто кто-то сильно толкнул под бок и крикнул: 'Ты что, в уме ли? Жизнью своей не дорожишь?'

Вечка открыл глаза. Костер почти прогорел, на проталине лежало несколько остывающих, подернувшихся пушистым пеплом розовых чурбаков. А там, дальше, за костром, во тьме на снегу чернели пни.

'Откуда тут появились пни? - подумал Вечка. - Один, другой, третий...'

И тут же, ужаснувшись, понял: 'Да ведь это волки!'

Схватил ружье, почти не целясь, выстрелил. Огонь из ствола фыркнул ракетой. Сидевший неподалеку на задних лапах волк взметнулся вверх, потом упал, распластался на снегу. И тут началось. Убитый волк моментально был растерзан на куски. За каждый кусок началась грызня. Сильный побеждал слабого, с урчанием рвал горячее мясо, а побежденный отходил в сторону и начинал выть: пощелкивал зубами и выл, протяжно, жалобно.

Перепуганный, сам не свой, Вечка начал валить в костер бересту, хворост, все, что можно было оторвать от старой, дряхлой березы. И когда вспыхнул огонь, осветив кровавое побоище, волки отошли, отпрянули в глубь темноты и там продолжали урчать, огрызаться, выть.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату