На рассвете стая хищников незаметно исчезла. А Торопыгин ни жив ни мертв стоял у костра, держа наготове ружье, и никак не мог совладать с зубами, стучавшими один о другой.
За невысокими горами на востоке в желтом мареве взошло солнце. Оно было совершенно круглое, кроваво-красное. От него через заиндевевший синий березник к Вечке пробивалась яркая дорожка, будто густо посыпанная размолотым красным перцем. Шли минуты, а может быть, и часы. Дневное светило всплыло над лесом, скинуло с себя малиновую шубу и задышало огромным костром. Деревья, снежные поля заискрились, засверкали серебром и золотом. А парень все стоял и стоял у своего жалкого огня.
Из-за дальних посветлевших перелесков до него вдруг донеслись крики множества людей и шум трещоток. Вечка сразу будто очнулся, насторожился.
'Что это? Облава? - подумал он. - Кто так рано начал облаву на зайцев? А может быть, на волков?'
Близость людей окончательно привела парня в себя. Теперь уже бояться нечего. И он, оставив догорающий костер, пошел на шум. А шум приближался. По нему Вечка уже точно определил, где находятся люди, идущие цепью.
- Вячеслав!
- Вечка!
- Ого-го! - услышал парень.
'Так это ищут меня!' - догадался он и закричал во весь свой голос:
- Вот он, я!
Снял с плеча ружье и выстрелил. В утренней морозной тишине выстрел получился резкий, короткий.
Там, в цепи, его услышали. И тоже ответили стрельбой, гвалтом, ревом трещоток. Вскоре Вечка увидел бегущих к нему отца, охотника Коростелева и толпу ребят, школьных товарищей. Торопыгин-отец был бледен, лицо казалось землистым, с глубокими, ставшими почти черными морщинами.
- Что с тобой, ты заблудился? - спрашивал он сына, глядя на него красными, воспаленными глазами.
- Не заплутался, а волки... Дианку разорвали, - сквозь слезы говорил Вечка. - А сам у костра спасался.
Отец, охотник Коростелев, Венка и другие парни гурьбой прошли с Вечкой к костру, где он провел всю ночь. Осмотрев снежное поле и овраг, истоптанные зверьем, где местами виднелись красные пятна, похожие на рассыпанную клюкву, дядя Коля сказал:
- Да, тут порядочно было серых разбойников. Придется организовать всех наших охотников и устроить хищникам хорошую баню.
В одно из воскресений овраг и прилегающее к нему обширное моховое болото были обтянуты красными флажками на шнурке. От кумачовых лоскутков, окруживших волчье логово огненной змейкой, рябило в глазах. Руководитель облавы Николай Коростелев расставил рудянских охотников, одетых в белые халаты, в 'воротах', а Вечку, Венку и парней, вызвавшихся пойти в загон с ружьями и трещотками, отвел в противоположную от засады стрелков сторону. После сигнала - запущенной вверх ракеты - загонщики с легким шумом двинулись цепью по направлению к 'воротам'. Волки, поднятые со своих лежек, метались по болоту, заросшему карликовыми березками и сосенками, выбегали к линии флажков и шарахались обратно, а затем, сбившись в стаю, ринулись в оставленный для них проход. Вот здесь-то им охотники и устроили баню. Много тогда пало волков.
Но Вечка не радовался. Ведь все равно Дианку уже не вернешь. Хорошо еще, что от нее и Пирата остался щенок. Правда, совсем-совсем маленький, всего с меховую варежку-шубенку. Ну, это не беда! Если его вырастить, будет опять замечательная гончая собака. Только как ее потом уберечь? Волки вокруг Рудянки никогда не переводятся.
Щенка Вечка назвал Тарзаном. Поил молоком, кормил хлебом. А когда тот немножко подрос, добывал ему мясо, чтобы собака была большой, сильной. К следующей осени Тарзан стал чуть ли не с Пирата, только казался более тонким, поджарым. Вечка часто выходил с ним в лес, учил, натаскивал по чернотропу без ружья. До разрешения охоты на пушного зверя, до белых троп, было еще далеко. И натаскивал парень своего гончака возле самого поселка, где не только волков, но и зайцев очень редко встретишь.
Чем ближе был сезон охоты, тем тревожнее становилось на душе у Вечки. Он до сих пор не мог примириться с гибелью своей Дианки. Сколько она приносила ему радостей, удач на гону! Не было бы Дианки, не было бы и настоящей увлекательной охоты. Теперь вот у него остался еще Тарзан. Последняя надежда! Но не было уверенности, что и этот гончак не нарвется на волков. Самому охотнику они не так страшны. Можно носить в кармане посуду с горючим и в случае чего сделать факел или быстро разжечь костер. А вот как сохранить собаку? Этот вопрос терзал, мучил парня. Он разговаривал с Николаем Коростелевым, со многими рудянскими охотниками, и никто ничего не мог ему посоветовать. Одни пожимали плечами, а некоторые даже с усмешкой предлагали Вечке подвешивать к ошейнику Тарзана колокольчик, чтобы отпугивать волков.
Однако за этот 'колокольчик' Вечка ухватился. В насмешливом предложении охотников было какое-то рациональное зернышко. И он стал думать. Ночами не спал и думал, как бывало раньше, когда изобретал модели планеров, самолетов, радиоприемники.
И вот наступила глубокая осень. Дозрели зимние шубки на зайцах, на белках, на лисицах. Десятки рудянских охотников вышли на промысел пушнины в заснеженные леса, горы. Отправился на охоту в свободный день и Вечка Торопыгин со своим рвущимся вперед на поводке Тарзаном. И пошел не в ближайшие ельники, а в совхозные поля, перелески, где в прошлом году погубил Дианку.
На перекрестке заячьих троп парень вытащил из кармана яркий кумачовый флажок, привязал его к ошейнику гончака и сказал: 'Давай, давай, ищи!' Собака кинулась разбираться в следах, вскоре подняла беляка и, взлаивая, пошла за ним. Бежит, а красный флажок точно костер, полыхает за ней. Вот так крылатый пес! Пусть-ка теперь волки подойдут к нему.
Но радость Вечки была преждевременной. Заяц, скрываясь от преследования, забрался в густые кустарники, в чащобу. Тарзан погнался за ним, а потом вдруг завыл, заскулил, оставаясь на одном месте. Торопыгин пошел к нему. И тут же приуныл. Оказывается, флажок запутался в сучках, и собака очутилась будто на привязи. Ну, так дело не пойдет! И парню ни с чем пришлось вернуться домой. Не станешь же рисковать Тарзаном, когда рядом в Моховом болоте обитают волки.
Через неделю Вечка снова гонял зайцев в совхозных угодьях. По полям, перелескам опять носился Тарзан. Но это был уже не рыжий черноспинный пес, а совершенно красный, огненный. Он весь пылал, как костер. И те, кому случайно пришлось увидеть его в лесу, с удивлением рассказывали о необычайном гончаке.
Вечка все же добился своего. Теперь волки для Тарзана нипочем, только не надо с ним охотиться дотемна. В потемках красная одежда блекнет.
КУЦЫЙ
Со старым охотником Ларионычем мы шли под шиханы Еловой горы гонять зайцев. На сворках у нас были рыжие псы, оба черные по спине, с проседью. Оба неудержимо рвались вперед, напрягая, как струны, ременные поводки. И нам, чтобы не задушить собак, с хрипом дышащих, раскрывших пасти и высунувших огненные языки, пришлось следовать за ними чуть ли не бегом.
Тон в неуемном охотничьем азарте задавал Ларионычев гончак. Это не совсем обычный пес. Мой Фальстаф - чистокровный костромич. У него длинный гладкий тяжелый хвост, короткие обвисшие уши, как у дворняжки. А вот стариковский пес, тот куцый. Вместо хвоста торчит еле приметный шпенек с кустиком мягкой вьющейся шерсти. И уши у него огромные, широкие, точно лопухи. Вначале я полагал, что хвост у Ларионычева пса обрублен. Но старик возразил: дескать, Куцый такой от рождения. И обещал рассказать мне как-нибудь на досуге его историю.
Узкая дорожка, зажатая между густым черным ельником, вела в гору и походила на длинный- предлинный ствол поваленного дерева, запорошенного снегом. Мой Фальстаф весь был устремлен вперед, вверх, к лесным покосным еланям, куда мы держали путь, а Куцый Ларионыча рвался в сторону, где то тут, то там дорогу пересекали острые, пахучие следы зайцев. Своего гончака я считал умным, дисциплинированным, ну, а стариковского пса знал еще мало. Он казался мне слишком суетливым, невыдержанным. Такие собаки сначала горячо берут след, гонят зайца, а потом, когда он начинает хитрить, делает 'скидки', остаются в дураках и возвращаются к хозяину с поджатым хвостом, зная, что тот спасибо за работу не скажет.
