Френни

снова, почувствовав вину, она взяла руку Лейна и тесно, тепло переплела его пальцы со своими. Примерно через час они уже сидели в центре города за сравнительно изолированным столиком в ресторане Сиклера - любимом прибежище студентов, особенно интеллектуальной элиты - того типа студентов, которые, будь они в Йеле или Принстоне, непременно уводили бы своих девушек подальше от Мори или Кронина. У Сиклера, надо отдать ему должное, никогда не подавали бифштексов 'вот такой толщины' - указательный и большой пальцы разводятся примерно на дюйм. У Сиклера либо оба - и студент, и его девушка - заказывали салат, либо оба отказывались из-за того, что в подливку клали чеснок. Фрэнни и Лейн пили мартини. С четверть часа назад, когда им подали коктейль, Лейн отпил глоток, сел поудобнее и оглядел бар с почти осязаемым чувством блаженства оттого, что он был именно там, где надо, и именно с такой девушкой, как надо, безукоризненной с виду и не только необыкновенно хорошенькой, но, к счастью, и не слишком спортивного типа никакой тебе фланелевой юбки, шерстяного свитера. Фрэнни заметила это мелькнувшее выражение самодовольства и правильно его истолковала, не преувеличивая и не преуменьшая. Но по крепко укоренившейся внутренней привычке она сразу почувствовала себя виноватой за то, что увидела, подглядела это выражение и тут же вынесла себе приговор: слушать то, что рассказывал Лейн, с выражением особого, напряженного внимания. А Лейн говорил как человек, уже минут с пятнадцать овладевший разговором и уверенный, что он попал именно в тот тон, когда все, что он изрекает, звучит абсолютно правильно. - Грубо говоря, - продолжал он, - про него можно сказать, что ему не хватает нужных желез. Понимаешь, о чем я? - Он выразительно наклонился к своей внимательной слушательнице, Фрэнни, и положил руки на стол, около бокала с коктейлем. - Не хватает чего? - переспросила Фрэнни. Ей пришлось откашляться, потому что она так долго молчала. Лейн запнулся. - Мужественности, - сказал он. - Нет, ты сначала сказал не так. - Ну, словом, это была, так сказать, основная мотивировка, и я старался ее подчеркнуть как можно ненавязчивее, сказал Лейн, совершенно поглощенный собственной речью. - Понимаешь, какая штука. Честно говоря, я был уверен, что это мое сочинение пойдет ко дну, как свинцовое грузило, и, когда мне его вернули и внизу, вот эдакими буквами, футов в шесть вышиной, - 'отлично', я чуть не упал, клянусь честью! Фрэнни снова откашлялась. Очевидно, она уже полностью отбыла наложенное на себя наказание - слушать с неослабевающим интересом. - Почему? - спросила она. Лейн слегка удивился, что его перебили. - Что 'почему'? - Почему ты решил, что оно пойдет ко дну, как свинцовое грузило? - Да я же тебе объяснил. Я тебе только что рассказал, какой дока этот Брауман по Флоберу. По крайней мере, я так думал. - А-а-а, - сказала Фрэнни. Она улыбнулась. Она отпила немного мартини. - Как вкусно, - сказала она, глядя на бокал. - Хорошо, что некрепкий. Ненавижу, когда джина слишком много. Лейн кивнул. - Кстати, это треклятое сочинение лежит у меня на столе. Если выкроим минутку, я тебе почитаю. - Чудно, с удовольствием послушаю. Лейн снова кивнул. - Понимаешь, не то чтобы я сделал какое-то потрясающее открытие, вовсе нет. - Он сел поудобнее. - Не знаю, но, по-моему, то, что я подчеркнул, почему он с такой неврастенической одержимостью ищет le mot juste<Точное слово (фр.)>, было правильно. Я хочу сказать - в свете того, что мы теперь знаем. Не только психоанализ и всякая такая штука, но в каком-то отношении и это. Ты меня понимаешь. Я вовсе не фрейдист, ничего похожего, но есть вещи, которые нельзя просто окрестить фрейдизмом с большой буквы и выкинуть за борт. Я хочу сказать, что в каком-то отношении я имел полнейшее право написать, что ни один из этих настоящих, ну, первоклассных авторов - Толстой, Достоевский, наконец, Шекспир, черт подери! - никогда не ковырялся в словах до потери сознания. Они просто писали - и все. Ты меня понимаешь? - И Лейн выжидающе взглянул на Фрэнни. Ему казалось, что она слушает его с особенным вниманием. - Будешь есть оливку или нет? Лейн мельком взглянул на свой бокал мартини, потом на Фрэнни. - Нет, - холодно сказал он. - Хочешь съесть? - Если ты не будешь, - сказала Фрэнни. По выражению лица Лейна она поняла, что спросила невпопад. И что еще хуже, ей совершенно не хотелось есть оливку, и она сама удивилась - зачем она ее попросила. Но делать было нечего: Лейн протянул бокал, и пришлось выловить оливку и съесть ее с показным удовольствием. Потом она взяла сигарету из пачки Лейна, он дал ей прикурить и закурил сам. После эпизода с оливкой за их столиком наступило молчание. Но Лейн нарушил его - не такой он был человек, чтобы лишать себя возможности первым подать реплику после паузы. - Знаешь, этот самый Брауман считает, что я должен был бы напечатать свое сочиненьишко, - сказал он отрывисто. - А я и сам не знаю. И, как будто безумно устав, вернее, обессилев от требований, которые ему предъявляет жадный мир, жаждущий вкусить от плодов его интеллекта, Лейн стал поглаживать щеку ладонью, с неумышленной бестактностью протирая сонный глаз. - Ты понимаешь, таких эссе про Флобера и всю эту компанию написана чертова уйма. - Он подумал, помрачнел. И все-таки, по-моему, ни одной по-настоящему глубокой работы о нем за последнее время... - Ты разговариваешь совсем как ассистент профессора. Ну точь-в-точь... - Прости, не понял? - сказал Лейн размеренным голосом. - Ты разговариваешь точь-в-точь, как ассистент профессора. Извини, но так похоже. Ужасно похоже. - Да? А как именно разговаривает ассистент профессора, разреши узнать? Фрэнни поняла, что он обиделся, и очень! - но сейчас, разозлившись наполовину на него, наполовину на себя, она никак не могла удержаться: - Не знаю, какие они тут, у вас, но у нас ассистенты - это те, кто замещает профессора, когда тот в отъезде, или возится со своими нервами, или ушел к зубному врачу, да мало ли что. Обыкновенно их набирают из старшекурсников или еще откуда-нибудь. Ну, словом, идут занятия, например, по русской литературе. И приходит такой чудик, все на нем аккуратно, рубашечка, галстучек в полоску, и начинает с полчаса терзать Тургенева. А потом, когда тебе Тургенев из-за него совсем опротивел, он начинает распространяться про Стендаля или еще про кого-нибудь, о ком он писал диплом. По нашему университету их бегает человек десять, портят все, за что берутся, и все они до того талантливые, что рта открыть не могут - прости за противоречие. Я хочу сказать, если начнешь им возражать, они только глянут на тебя с таким снисхождением, что... - Слушай, в тебя сегодня прямо какой-то бес вселился! Да что это с тобой, черт возьми? Фрэнни быстро стряхнула пепел с сигаретки, потом пододвинула к себе пепельницу. - Прости. Я сегодня плохая, - сказала она. - Я всю неделю готова была все изничтожить. Это ужасно. Я просто гадкая. - По твоему письму этого никак не скажешь... Фрэнни серьезно кивнула. Она смотрела на маленького солнечного зайчика величиной с покерную фишку, игравшего на скатерти. - Я писала с большим напряжением, - сказала она. Лейн что-то хотел сказать, но тут подошел официант, чтобы убрать пустые бокалы. - Хочешь еще выпить? спросил Лейн у Фрэнни. Ответа не было. Фрэнни смотрела на солнечное пятнышко с таким упорством, будто собиралась лечь на него. - Фрэнни, - сказал Лейн терпеливым голосом, ради официанта. - Ты хочешь мартини или что-нибудь еще? Она подняла глаза. - Извини, пожалуйста. - Она взглянула на пустые бокалы в руках официанта. - Нет. Да. Не знаю. Лейн засмеялся, тоже специально для официанта. - Ну, так как же? - спросил он. - Да, пожалуйста. - Она немного оживилась. Официант ушел. Лейн посмотрел ему вслед, потом взглянул на Фрэнни. Чуть приоткрыв губы, она медленно стряхивала пепел с сигареты в чистую пепельницу, которую поставил официант. Лейн посмотрел на нее с растущим раздражением. Очевидно, его и обижали, и пугали проявления отчужденности в девушке, к которой он относился всерьез. Во всяком случае, его, безусловно, беспокоило то, что блажь, напавшая на Фрэнни, может изгадить им весь конец недели. Он вдруг наклонился к ней, положив руки на стол, - надо же, черт побери, наладить отношения, - но Фрэнни заговорила первая. - Я сегодня никуда не гожусь, - сказала она, - совсем скисла. Она посмотрела на Лейна, как на чужого, вернее, как на рекламу линолеума в вагоне метро. И опять ее укололо чувство вины, предательства - очевидно, сегодня это было в порядке вещей, и, потянувшись через стол, она накрыла ладонью руку Лейна. Но, тут же отняв руку, она взялась за сигарету, лежавшую в пепельнице. - Сейчас пройдет, - сказала она, - обещаю. Она улыбнулась Лейну, пожалуй вполне искренне, и в эту минуту ответная улыбка могла бы хоть немного смягчить все, что затем произошло. Но Лейн постарался напустить на себя особое равнодушие и улыбкой ее не удостоил. Фрэнни затянулась сигареткой. - Если бы раньше сообразить, - сказала она, - и если бы я, как дура, не влипла в этот дополнительный курс, я б вообще бросила английскую литературу. Сама не знаю. - Она стряхнула пепел. - Мне до визгу надоели эти педанты, эти воображалы, которые все изничтожают... - Она взглянула на Лейна. - Прости. Больше не буду. Честное слово... Просто, не будь я такой трусихой, я бы вообще в этом году не вернулась в колледж. Сама не знаю. Понимаешь, все это жуткая комедия. - Блестящая мысль. Прямо блеск. Фрэнни приняла сарказм как должное. - Прости, - сказала она. - Может, перестанешь без конца извиняться? Вероятно, тебе не приходит в голову, что ты делаешь совершенно дурацкие обобщения. Если бы все преподаватели английской литературы так все изничтожали, было бы совсем другое... Но Фрэнни перебила его еле слышным голосом. Она смотрела поверх его серого фланелевого плеча незрячим далеким взглядом. - Что? - переспросил Лейн. - Я сказала - знаю. Ты прав. Я просто не в себе. Не обращай на меня внимания. Но Лейн никак не мог допустить, чтобы спор окончился не в его пользу. - Фу ты, черт, - сказал он, - в любой