лет спустя после женитьбы. Приступы патологического страха смерти с тяжелыми депрессивными состояниями, бывшие и раньше в этот период, начинают все более и более обостряться. Наступает новый упадочный период, длившийся приблизительно с 1869 г. по 1873 г. т. е. около 4-х лет.
В этот период он также ничего не создает: литературная продукция падает. Попытка создать новое произведение о Петре I (для этой цели он собирает материал) нечего не дает. По окончании этого приступа и с наступлением нового эвропозитива он берется за 'Анну Каренину'. Однако, период созидания 'Анны Карениной' не идет так гладко, как раньше и, прерывается время от времени вспышками эпилептоидных провалов. Так, например, в 1874 году у него был такой приступ. В 1876 г. наступает снова и на этот раз один из самых сильных эвронегативных приступов, который сыграл решающую роль в окончательном переломе его психического состояния. Нараставшие в предыдущие эвронегативные периоды приступы Патологического страха смерти, вместе с галлюцинациями и тяжелыми депрессиями, на этот раз достигли кульминационного пункта. В этот период вы видим частые поездки в Самарскую губернию лечиться, но ожидаемых результатов эти поездки не дали,
Упадочное состояние данного эвронегатива является не только самым тяжелым, в сравнении с предыдущими, но и наиболее длительным. Да -- можно сказать, что вместе с наступлением данного эвронегатива завершился блестящий период творчества Толстого и более не возвращался. Эвронегатив затягивается до конца его жизни и делается доминирующим. Меняются резко под влиянием этого его характер и его творчество. Наступающие после этого в дальнейшем эвропозитивы являются уже эпизодическими вспышками (как мы уже раньше отмечали) на фоне длительного упадочного состояния. В это время его продукция принимает мистический и упадочный характер. Он пишет 'Исповедь', 'В чем моя вера' и тенденциозные рассказы с целью 'поучать добру'. Эвронегативный период, длящийся с 1877 по 1884 год, один из самых длинных, если считать до времени наступления следующего эвропозитива. Как уже было сказано, последующие эвронегативные периоды, совпадающие с эпохой депрессивного 'смирения', в сущности, не являются уже самостоятельными приступами, а носят характер Продолжения длительного эвронегатива, а потому мы их здесь рассматривать не будем отдельно.
И так, из этого беглого обзора мы видим колоссальную роль эпилептоидных кризисов и в психике Толстого, на формирование эвронегативных приступов.
Мы видим здесь, что закономерное развитие эпилептоидной Психики обусловливает собой развитие творческой кривой Толстого. В этом сказывается специфичность влияния эпилептоидных механизмов. И здесь мы видим опять-таки логику диалектического развития эпилептоидного творчества: та же самая причина, которая способствовала блестящему развитию творчества эпилептоида, является причиной упадка и гибели творческой продукции Толстого, 3. Эпилептоидный характер содержания творчества Толстого.
Эпилептоидные комплексы, как содержание его творческих комплексов.
Все критики, анализирующие творчество и личность Толстого, сходятся в одном: творчество его есть его автобиография, его 'исповедь'. Мы могли бы добавить к этому: его творчество есть его история болезни в художественных образах. Едва ли кто так мастерски сумел все симптомы своего страдания так искусно использовать, как Толстой. В этом отношении с ним конкурировал Достоевский.
Страдание эпилептоидной психики есть основное содержание всех его произведений. Красной нитью проходит это страдание во всех его произведениях. Как человек, который подвержен постоянному риску эпилептоидного или эпилептического припадка (также его эквивалентам), Толстой должен наиболее остро чувствовать свою 'физиологию' и 'власть тела' (как выражается Мережковский и друг. ). В животном страхе за уходящее от них 'тело', они чувствуют особенно обостренно эту 'физиологию', в то же самое время чувствуют при этом также обостренно, уходящие от них психические функции (потеря сознания перед припадком). Переживая все эти приступы разрыва между 'телом и духом' и находясь в постоянно напряженном состоянии в ожидании этих разрывов, у эпилептоида создается тяжелый невроз ожидания.
Постоянное ожидание приступа невольно и болезненно заостряет все внимание на это; создается доминанта внимания к телу, к 'физиологии тела'. Всякое малейшее изменение в теле (подергивание мышцы и пр. ), сигнализирующее о возможном ужасе приладка, оценивается и тщательно изучается.
Отсюда делается понятным, почему Толстой знает, как никто, психические и психофизиологические процессы жизни и их внешнюю форму проявления. Его творческий гений в целом ряде ослепительно-ярких картин воспроизводит эту жизнь с ее светотенью, со всей радугой ее красок, с живым трепетом мускулов и нервов.
Никто не описывал так, как он, как люди рождаются, женятся, воюют на войне, убивают жен, болеют и умирают. В описания 'физиологичности' (по выражению многих авторов) в разных ея видах Толстой вкладывает свои личные физиологические переживания, связанные с эпилептоидной 'физиологией', которая дает богатую гамму телесных переживаний.
Толстой мастерски использует эти переживания в своем творчестве. Его излюбленные темы, описание полов, сексуальных, 'физиологических' переживаний, болезни, смерти, физические страдания, физическую боль; страдания он изображает во многих своих произведениях.
Нет лучшей модели для этой цели, как свои личные аналогичные переживания.
Вот почему Толстой в глазах критики получил звание 'физиологического' писателя. Физиологичность тела, 'плоть' были содержанием его страданий, а это, в свою очередь, и выработало в нем соответствующую 'доминанту' его внимания. 'Что у кого болит, тот о том и говорит', -- вот причина, почему содержание творчества насыщено 'физиологией', 'проблемой тела'. Его биология и его болезнь спроектировались в художественных образах и формах таким образом, что не могли не отразить 'физиологические' особенности его страдания. Известно, что здоровый человек не чувствует ни своего 'тела', ни своего 'духа', он живет, работает, не замечая ни того, ни другого, ни своих органов. Но как только заболеет какой-нибудь орган (сердце, желудок и пр. ), человек начинает 'чувствовать' свои органы; не зная анатомии, он начинает чувствовать свою личную анатомию, физиологию и локализацию того органа, который заболел. Это первый элементарный признак болезни. Эпилептик или эпилептоид при своей болезни не может локализировать какой-нибудь определенный орган, вместо такой локализации он ярче, чем кто- либо другой, 'чувствует свое тело' в целом (или, вернее, 'физиологичность' своего тела). Именно потому, вся суть его припадков субъективно им переживается, как тенденция тела 'расстаться с духом' (потеря сознания, эквиваленты и пр. эпилептоидные переживания). Эпилептик необычайно остро чувствует возможность разрыва между его телом и психическими функциями, вот почему его внимание заострено к телу и психическому (аналогично чувству локализации больного органа при органических заболеваниях).
Вот почему у одаренных и гениальных эпилептоидов (или эпилептиков) проблемы 'тела' и проблемы 'духа' занимают их больше других проблем (Достоевский тому наиболее яркий пример).
С этой точки зрения нам делается понятным все творчество Толстого. Проблема 'плоти' и тела, с одной стороны, и проблема 'духа', проблема психологизма составляют все его творчество. Литературная критика давно отметила 'психологизм' его творчества (на ряду с физиологическим). Критика единогласно отмечает, что Толстой один из величайших писателей-психологов и гениальнейший изображатель самых тонких физиологических и психических переживаний.
Обостренность внимания ко всему телесному, как точно также ко всему 'психическому', вытекает, как было выше сказано, из той же патофизиологии эпилептоида.
Из всего этого следует, что если мы хотим анализировать происхождение источников Толстовского творчества, специфичность мастерства Толстого в изображении физиологического и психологического, то у Нас есть один единственный путь для этого: изучивши Яичные особенности его физиологии и психологии (вернее, его личную патофизиологию), мы должны установить связь между отдельными творческими комплексами с соответствующими комплексами его эпилептоидной личности.
К этому сейчас и перейдем. Причем сначала остановимся на связи эпилептоидных комплексов чисто физиологического характера, а потом эту связь установим с чисто психическими комплексами. Центральным комплексом 'патофизиологии' Толстого является его склонность к припадкам. Припадки, как известно, вызывают тяжелые переживания до их появления, или как эквиваленты их появления. Патологический страх, ожидание смерти в связи с припадками, и вообще комплекс предсмертных переживаний заполняет психику эпилептоида и мучит его постоянно. Вот почему резко бросающаяся особенность творчества Толстого: все виды предсмертных переживаний в самых различных вариациях один из любимейших коньков Толстого.
