продолжать наслаждаться жизнью, ей нужно было веселить или хотя бы удивлять клиентов. Это был настоящий ад.
Как правило, после семи часов эти жирные твари возвращаются домой. Жены моют посуду, а самцы запутываются в радиоволнах. Тогда-то Витрувиха и оставляла мой очередной роман, чтобы заняться кое- чем поинтересней. То на одной, то на другой лестничной площадке она демонстрировала свои чулки в сеточку и бесформенные вязаные кофты. Перед кризисом ее еще выручал кредит и способность заставать врасплох клиентов, теперь же она была вынуждена довольствоваться жалкой подачкой, которую в качестве компенсации обычно получают назойливые неудачники, проигравшиеся в карты. Это было уже слишком. Я пытался объяснить ей, что все это из-за япошек… Она мне не верила. Я сказал ей, что она нарочно выбросила мою замечательную Легенду на помойку…
— Это шедевр! — добавил я. — Зато теперь я уверен, что ее найдут!
Она просто завралась… Мы вместе рылись в куче хлама. Наконец с большим опозданием пришла племянница. Ее ляжки надо видеть! Просто туши свет… юбка в складку… Стиль выдержан до конца. Гармошка с разрезом… Все выставлено напоказ. Безработные всегда отчаявшиеся, чувственные и слишком бедные, чтобы платить. Липнут. «Ставь бутылку!» — орут они ей… Прямо в лицо. Просто чтобы лишний раз подрочить в коридоре. Юнцы с тонкими, незаматеревшими чертами лица тоже стараются быть как все и раствориться в потоке жизни. Это уже гораздо позже она опустилась до самозащиты!.. После множества неприятностей… А тогда это ее забавляло…
Она тоже не смогла найти мою прекрасную Легенду. Она плевала на «Короля Крогольда»… Это волновало только меня. Она получила воспитание в «Корзиночке», клубе в Порт Брансьон, недалеко от железной дороги.
Когда я впадал в бешенство, они не спускали с меня глаз. Как «трахнутый», по их определению, я был вне досягаемости! Онанист, застенчивый, интеллектуальный и все такое. Но сейчас, к моему удивлению, они боялись, что я сбегу. Если бы я решился на это, интересно, что бы они стали делать? Я уверен, что тетка размышляла на эту тему довольно часто. Как только я заикался о путешествиях, по их лицам пробегали судорожные усмешки…
У Мирей, кроме удивительной задницы, были еще и романтические глаза, проникновенный взгляд, но при этом внушительный нос, шнобель, настоящее проклятие. Когда я хотел ее немного унизить, я говорил: «Кроме шуток! Чтоб мне пусто было, Мирей! У тебя совершенно мужской нос!..» Она умела замечательно рассказывать и любила плести небылицы, как моряк. Сначала она выдумывала всякую всячину, чтобы доставить мне удовольствие, а потом — чтобы меня позлить. Послушать хорошие истории — моя слабость. Она дурачила меня, вот и все. Наши отношения нужно было прекратить любым способом, ведь она уже тысячу раз заслужила взбучку, и именно от меня. Она наконец ее дождалась. Я действительно был очень великодушен… Я наказал ее за дело… Все это говорили… Те, кто был в курсе…
* * *
Не умаляя достоинств Гюстена Сабайо, я могу повторить еще раз, что ему не приходилось рвать на себе волосы из-за неправильных диагнозов. Он ориентировался по облакам.
Выходя из дома, он первым делом смотрел вверх. «Фердинанд, чтоб мне пусто было, сегодня точно разыграется ревматизм! Ставлю сто су!..» Он говорил все это в небо и никогда сильно не ошибался, потому что досконально знал все о температуре и темпераментах.
— А! Вот внезапная сильная жара после холода! Запомни! Понадобится каломель, можно сразу сказать! Желтуха уже витает в воздухе! Погода меняется!.. Ветер дует с запада! Дождь холодный капает!.. Бронхит в течение пятнадцати дней! Не стоит особенно волноваться, пусть они сами лезут вон из кожи! Если бы это было в моей власти, я выписывал бы рецепты, лежа в кровати!.. По сути дела, Фердинанд, когда они приходят, начинается сплошная болтовня!.. Тем, кто на этом делает деньги, это простительно… но нам… Врачуй не врачуй… Знаешь, с чем это рифмуется?.. Я бы лечил их не глядя, этих придурков! Прямо отсюда! Они не будут задыхаться ни больше, ни меньше! Они не будут больше блевать, не будут менее желтыми, менее красными, менее бледными, менее скотоподобными… Такова жизнь!..
По правде говоря, Гюстен был абсолютно прав.
— Ты думаешь, что они больны?.. Они стонут… они рыгают… они хромают… они покрываются гнойными прыщами… Ты хочешь очистить свою приемную? Моментально? Даже от тех, которые хрипят от удушья?.. Предложи им бесплатное кино!.. аперитив!.. Увидишь, сколько их тогда останется… Они цепляются к тебе только от скуки. Ведь никого из них ты не увидишь перед праздниками… Несчастным, запомни мои слова, не хватает занятий, а не здоровья… Все, что они хотят, — это чтоб ты их развлекал, возбуждал, интересовался их отрыжками, газами… похрустываниями в костях… чтобы ты обнаружил у них лихорадку, изжогу… урчание и бульканье… что-то небывалое!.. Чтобы ты прогибался перед ними… жаждал им помочь!.. Для этого тебе дали диплом… Забавляться со своей смертью и самому ее приближать — таков Человек, Фердинанд! Они сами пестуют свой триппер, свои сифилитические язвы, все свои опухоли. Они им нужны! А то, что у них протекает мочевой пузырь и жжение в заднепроходном отверстии, не имеет значения! Но если ты хлопочешь о них, если ты сможешь их заинтриговать, они будут ждать тебя и перед самой смертью — вот заслуженная благодарность! Они не отвяжутся от тебя до конца.
Когда снова начинал лить дождь на трубы электростанции, он мне объявлял: «Фердинанд, вот и ишиас!.. Если их сегодня придет меньше десяти, я готов сдать свой диплом!» Когда же на нас с Запада налетала сажа, с самого сухого склона над печами Битронель, он растирал сажу на носу: «Ебать меня в жопу, если сегодня ночью все плевротики не будут харкать кровью! Черт побери!.. Меня еще двадцать раз разбудят!..»
Вечером он действовал просто. Он залезал на лесенку перед огромным шкафом. Происходила совершенно бесплатная и далеко не торжественная раздача лекарств…
— Сердечко пошаливает? Эй ты, оглобля? — спрашивал он у бесцветного существа. — Да нет вроде!.. — У вас нет жжений? А несварение?.. — Да! немного… — Тогда принимайте это, я думаю… На два литра воды… Это принесет вам огромное облегчение!.. А связки? Не болят?.. У вас нет геморроя? А как стул?.. В порядке?.. Вот свечи Пепе… Глисты тоже? Заметили?.. Вот двадцать пять чудесных капель… И в постель!..
Он предлагал на выбор все свои полки… Там были средства от всех расстройств, всех диатезов и маний… Больной, как правило, ужасно жаден. Стоит бросить ему в кулечек любую гадость, и он не попросит больше ничего, он хочет только смыться и очень боится, чтобы о нем не вспомнили.
Еще замечательней были консультации, которые проводил Гюстен. Он ограничивал их до десяти минут, тогда как они могли бы длиться два часа, если бы велись по всем правилам. Но мне не надо было учиться сокращать. У меня была своя отработанная система.
Я хотел поговорить с ним именно о моей Легенде. Ее начало нашлось под кроватью Мирей. Я очень разочаровался, когда прочел его. Моя поэма ничего не выиграла с течением времени. После годов забвения все это выглядело как прошедший праздник, плод больного воображения… У Гюстена обо всем было свое собственное мнение.
— Гюстен, — сказал я ему, — ты не всегда был так туп, как сейчас. Тебя задавили обстоятельства, работа, нереализованные желания, губительные наставления… Можешь ли ты хоть на мгновение возродить в себе поэзию?.. Слегка напрячься сердцем или хотя бы членом? Чтобы выслушать феерическую, немного трагическую, но возвышенную… эпопею?.. Ты способен на это?..
Гюстен продолжал дремать на своей скамеечке перед лекарствами в широко распахнутом шкафу… Он и слова не вымолвил… он не хотел меня прерывать.
— Речь идет, как я уже говорил, о Гвендоре Великолепном, Принце Христиании… Начнем… Он испускает дух… в этот самый миг, когда я с тобой разговариваю… Кровь течет из двадцати ран… Армия Гвендора только что потерпела сокрушительное поражение… Сам король Крогольд отыскал Гвендора во время боя… Он разрубил его пополам… Крогольд не чистоплюй… Он сам вершит правосудие… Гвендор его предал… Смерть надвигается на Гвендора, и его конец близок… Послушай немного!
«Шум битвы стих вместе с последними проблесками дня… Вдали скрылись полки короля Крогольда… Тьму пронизывают хрипы огромной агонизирующей армии… Победители и побежденные как могут прощаются с жизнью… Тишина постепенно подавляет крики и хрипение, которые становятся все слабее и реже…
Погребенный под кучей соратников, Гвендор Великолепный еще истекает кровью… На рассвете перед
