обвинителя от Соединенных Штатов.
- Да, я знаю об этом.
- Я намерен предложить вам кофе. Вы позволяете себе кофе?
- Да, позволяю.
- Это не реанимирует вашу пагубную страсть к кокаину? Все же кофе какой-никакой, а наркотик.
- Вы пользуетесь необъективной информацией. Я никогда не употреблял наркотики.
- Это информация, почерпнутая мной из истории болезни, которую вели врачи, прикомандированные к вам и вашей семье. Все они были членами партии и ветеранами СС. Неужели вы не верите членам партии и ветеранам СС?
Геринг улыбнулся:
- Но ведь фюрер поверил мерзавцам из партии и СС, когда те устроили заговор против меня. Он был так доверчив... А вот я не верю тем, кто записывал в мою историю болезни гнусности, чтобы потом давать против меня показания победителям. Форма торга, вполне распространенное явление в мировой истории, лишнее свидетельство человеческого несовершенства, которое может исправить лишь сильное государство, требующее от личности максимального выявления здорового начала, а не низменного...
- Мы придерживаемся на этот счет иной точки зрения.
- История нас рассудит.
- Уже рассудила.
- О, нет! Главный суд истории впереди, поверьте моему слову.
- С вашим участием? - усмехнулся Донован.
- Нет. Мы с вами прекрасно знаем, кого я имею в виду.
- Вот поэтому я и хочу с вами поговорить откровенно.
Не жду ничего хорошего от откровенного разговора заключенного и обвинителя.
- Не торопитесь быть столь категоричным. Вы же политик. Где ваша выдержка?
- Порою для политика значительно важнее твердость, чем выдержка, как предтеча безвольного компромисса.
- Я должен вас понять так, что вы не заинтересованы в продолжении разговора? Это не допрос, повторяю. Вы вправе отказаться от разговора, я пригласил вас именно для разговора.
- Естественно предположить, что ваши сотрудники фиксируют каждое слово, произнесённое здесь?
- Нет. Я попросил, чтобы наш разговор не записывали.
- Вы обратились с такой просьбой, как заместитель обвинителя или же как начальник американской разведки?
- У вас прекрасная осведомленность, поздравляю. Думаю, это облегчит нашу беседу.
- Хотите внести какие-то предложения?
- Я бы не советовал вам переходить границы, Геринг. Это не в ваших интересах. Вы преподали человечеству целый ряд уроков, в частности, вы довольно тщательно разработали методы закрытых процессов, когда подсудимые лишались права общения с миром, их слова были обращены в пустоту. Я несколько раз смотрел фильм, снятый вашими кинематографистами о процессе над участниками покушения на Гитлера... Мы пытались найти те пленки, в которых несчастные говорили о том, отчего они решились на такой подвиг, но, увы, все было уничтожено вами.
- У вас есть документ с моей подписью, в котором я приказывал изымать какие-то части этого фильма?
- Свидетели покажут. Опять-таки вы научили мир, как надо работать со свидетелями в нужном направлении...
- Вы говорите не как солдат, но как инквизитор.
- А кого вы себе напоминали, когда шантажировали Димитрова и Торглера, зная, кто именно поджег рейхстаг? Солдата? Или Великого инквизитора? Кого вы себе напоминали, когда приказывали сжигать в печах миллионы евреев? Когда благословляли убийство тридцати миллионов славян? Когда приказывали расстреливать наших пленных летчиков?
- Покажите мою подпись под этими приказами, - повторил Геринг, ощущая жжение в груди и тяжелую боль в висках.
- Есть и подписи, есть показания Кейтеля и Розенберга...
- Кейтель - половая тряпка. Он никогда не имел своего мнения, его справедливо называли <лакейтелем>. А Розенберг, этот истерик, готов на все, лишь бы выгородить себя, он всегда был мелким честолюбцем, он выпрашивал у Гитлера министерскую Должность и плакал, когда Риббентропа сделали ответственным за внешнюю политику, а не его. Хороших же вы нашли свидетелей... Я разобью их в пух и прах...
- Во-первых, - заметил Донован, набычившись, - эти наши свидетели являлись членами вашей партии, во-вторых, именно они стояли на трибунах рядом с вами и фюрером, и, в-третьих, они выполняли ваши приказы, а не вы - их. Послушали б вы, какие показания дает о вас Бальдур фон Ширах, вождь гитлерюгенда, а ведь вы всегда говорили о нем как об искрометном таланте, идейном борце и надежде рейха.
- Так ведь он был гомосексуалистом! Гиммлер, слава богу, не знал об этом, иначе бы красавцу не поздоровилось... Они очень слабы - в моральном плане - эти несчастные, он может сказать все, что угодно...
- Значит, вы возглавляли группу педерастов, лакеев и честолюбивых истериков? Если добавить сюда Гесса, то и безумцев? Кто же правил Германией?
Геринг понял, что Донован послал его в нокдаун; он ничего не мог поделать с лицом - он чувствовал, как к щекам прилила кровь; значит, набухнут жилы у висков, это ужасно выглядит. Геббельс лично цензурировал фильмы, снятые во время выступлений Геринга и вырезал те куски, когда приливала кровь и набухали жилы: неэстетично; ближайший соратник фюрера должен быть красивым, молодым и притягательным для широких масс.
- Что вы от меня хотите?
- Вот этого я и ждал, - усмехнулся Донован. - Я рад, что вы, наконец, задали тот вопрос, ради которого я вас вызвал. Собственно, дело, которое я намерен с вами обсудить, сводится к следующему: либо вы помогаете мне, то есть обвинению Соединенных Штатов, и мы с вами разрабатываем форму совместного сценария Нюрнбергского процесса, либо вы отказываетесь мне помочь, и в таком случае, я начинаю думать о своих последующих шагах...
- Как обвинителя? Или как шефа разведки, который может сообщить прессе о моей внезапной смерти перед началом процесса?
- Ну, зачем же так резко, - ответил Донован. - Это Гиммлер - с вашей санкции - пошел бы на такой шаг. Мне - трудно, я лицо подотчетное, масса инстанций имеет право вмешаться в мою работу, назначить расследование - в Сенате или Конгрессе, при публике и представителях прессы... Впрочем, ваша идея заслуживает того, чтобы над нею подумать - в плане, конечно же, оценки тех моральных принципов, которыми ваша система руководствовалась в каждодневной жизни... Как же точно писал о ней Карл фон Осецки, не устаю поражаться его дару провидения...
- Кто это?
- Вы действительно не знаете это имя?
- Нет.
- Лауреат Нобелевской премии, он был журналистом, выступал в прессе против вашей доктрины... Его заморозили в концлагере...
- Он заболел в лагере, вы хотите сказать.
- Нет, его намеренно обливали холодной водой, предварительно раздев донага...
- Какое варварство... Никто не гарантирован от проникновения в государственные учреждения садистов...
- Нет, его замораживали вполне нормальные люди. Они выполняли приказ.
- Чей?
- Вышестоящего начальника.
