...Хефе, сеньор Хосе Мария, оказался человеком лет тридцати, предложил Штирлицу с десяток квартир на первом этаже (<трудно подниматься по лестнице, больные ноги>), особенно расхваливал одну, на Сан- Рафаэле:
- Улица тихая, очень спокойная, транспорта мало, зеленая, прекрасный вид...
- Двор, конечно же, проходной, так что в мое отсутствие в квартиру вполне могут влезть жулики?
- Двор проходной, все верно, но давайте согласимся с тем, что при определенных недостатках, пока еще существующих у нас, скоро и с ними покончим - генералиссимус уже почти положил конец воровству. Я тоже живу на первом этаже, но даже не стал укреплять решетки на окнах, - и никаких проблем, поверьте.
...Квартира действительно была хороша, комнаты светлые, окна большие; Штирлицу пришлось сделать вид, что он внимательно разглядывает рамы, только таким образом и смог увидеть, где остановилась машина, которая шла за ними, не отставая у светофоров; шофер - высокий профессионал, ничего не скажешь. В машине трое, значит, никто не вышел; действительно, время послеобеденной сиесты, устали, бедняги. Вряд ли за мной пустили вторую машину, все-таки с бензином у них туговато, хоть с арабами теперь подружились...
- Ну что ж, - сказал Штирлиц, - я подпишу контракт на эту квартиру... Можете оставить ключ?
- Ключ в вашем распоряжении, сеньор Брунн.
- Телефон, видимо, отключен?
- Конечно. Зачем зря платить деньги...
- Как скоро можно будет им пользоваться?
- Сразу же, как только вы уплатите по счету.
- А если я попрошу вас сделать это за меня? У меня, к сожалению, нет песет, только доллары...
- Это поправимо, я обменяю.
- Пожалуй, я бы внес задаток за квартиру в пятьдесят долларов, а в понедельник, когда откроются банки, я перечислю на ваш счет плату за квартал, договорились?
- Прекрасно.
- Тогда вы оставите один ключ мне, а второй возьмете с собою и привезете сюда телефониста. В случае, если я отойду, все сделаете без меня, хорошо? Вот аванс, шестьдесят долларов.
- Дакуердо', - сказал Хосе-Мария, - еду.
_______________
' Д а к у е р д о - договорились (исп.).
Штирлиц снял пиджак, повесил его на спинку кресла и сказал:
- Я провожу вас.
По дороге к двери он успел стянуть галстук и расстегнуть пуговицу на рубашке, человек дома, будет отдыхать, время сиесты, смотрите на меня внимательно, профессионалы, видите, как я выгляжу? Понимаете, что я никуда не собираюсь? Следите за мною внимательно, я провожу Хосе к машине, закрою двердцу его ископаемого <форда>, постучу указательным пальцем по часам и скажу, - так, чтобы вы могли это прочесть по моим губам, - что буду его ждать вместе с телефонистом через полчаса. Это не может вас не успокоить. Потом я вернусь в квартиру, не одевая пиджака, выйду во двор, пройду на другую улицу, хорошо, что я попросил Хосе-Марию объехать квартал, я знаю теперь, где стоянка такси, слава богу, что здесь есть стоянка, сяду в машину и скажу шоферу, чтобы он ехал на Хосе Антонио, и тут-то я посмотрю в зеркальце, чтобы убедиться, что вы отдыхаете в своей машине, а если вы все-таки сядете мне на хвост, я выйду на Гран-Виа около универмага, поднимусь в тот отдел, где продают костюмы, куплю себе пиджак, брюки, плащ и берет, переоденусь в кабинке и, думаю, после этого все-таки оторвусь от вас...
Он написал на листочке бумаги записку: <Сеньор де Льоса, я скоро вернусь, напишите, пожалуйста, номер моего телефона, чтобы я мог продиктовать его знакомым. Сердечно Вам благодарен, Максимо Брунн>.
После этого, посидев у стола пару минут, чтобы собраться, стать пружиной, сгустком чувствований и устремленности, он поднялся и вышел через черную дверь во двор.
В такси он убедился: хвоста не было.
...Переодевшись в примерочной кабинке универмага, он взял другую машину и сказал шоферу:
- Если это не очень дорого, отвезите меня, пожалуйста, в Кольменар-Вьехо.
- Это дорого, кабальеро, - откликнулся шофер. - Это очень дорого, ведь обратно мне придется ехать пустым...
- Я уплачу доллары...
- И меня посадят за это в подвал Пуэрта-дель-Соль? - спросил шофер, обернувшись. - Откуда я знаю, кто вы такой?
- Хорошо, остановитесь у какого-нибудь банка, я обменяю деньги по курсу.
- Нет уж, - усмехнулся шофер, - давайте лучше я обменяю вам по курсу. Вы ведь иностранец?
- Да.
- Песет у вас нет?
- Увы.
- Кому <увы>, а кому к счастью. Хорошо, я возьму у вас доллары, едем.
- Скажите, а я смогу оттуда проехать на Гвадалахару?
- Конечно, подрядите какого-нибудь шофера на Пласа-Майор', они там бездельничают, рады работе... Правда, дороги на Гвадалахару ужасные, пыльно...
_______________
' П л а с а - М а й о р - главная площадь в каждом испанском городе (исп.).
- Ничего, - ответил Штирлиц, - потерплю.
В Гвадалахару он и не собирался, зачем ему туда? Ему надо успеть в Бургос, туда идут автобусы из Кольменар-Вьехо, хорошо, что ты изучал расписание не только на Андорру, но по всем направлениям; из Бургоса не так далеко до Сан-Себастьяна, а с моими долларами можно договориться с рыбаками, они возьмут меня на борт, значит, послезавтра я буду во Франции. Я д о л ж е н быть во Франции, поправил себя Штирлиц; пока я все делаю правильно; я не имею права ехать; очень может быть, что я понапрасну пугаю себя, но лучше подстраховаться, да здравствуют суеверия, они пока еще никому не вредили, хорошее лекарство против самонадеянности.
- И еще, - сказал он шоферу, - давайте-ка заедем в театральный магазин, это здесь рядышком, сверните направо, я обернусь мигом...
Через пять минут он вышел с пакетом, в котором был парик и усы, ничего не попишешь, хоть век маскарадов кончился, но человечество научилось хорошо разбираться в словесных портретах разыскиваемых. Пусть ищут в пограничном Сан-Себастьяне человека с моими приметами; они не станут обращать внимания на седого мужчину с прокуренными усами; хвоста вроде бы нет, а считать и этого шофера агентом здешней охранки - значит, расписаться в том, что я болен манией преследования...
В Бургос он добрался в полночь; город жил шумной, веселой жизнью, на улицах полно народу, открыты кафе и рестораны, Пласа-Майор полна людей, и, как всегда в Испании, ему постоянно слышалась чудесная музыка, знакомая с детства.
Сняв номер в пансионате с громким названием <Эмперадор>, он разделся и, повалившись на кровать, сразу же уснул; такое с ним случилось впервые за те долгие месяцы, что он здесь прожил. Во сне он видел деревенское застолье и явственно ощущал вкус квашеной капусты, хрусткой, белой, кочанной, политой темным подсолнечным маслом, только-только надавленным, а потому пахучим и безмерно вкусным. Но пугающим в этом сне было то, что он сидел за столом один, а те, с кем он разговаривал, молчали, словно набрав в рот воды.
ГЕРИНГ - I (осень сорок пятого) __________________________________________________________________________
Первые дни, проведенные в камере, казались Герингу нереальными, придуманными, какой-то дурной сон; стоит только пошевелиться, открыть глаза, сладко потянуться, и все пройдет, и снова за окном будут снежные пики Альп, пение птиц и порывы ветра, приносящие с гор запах разнотравья, самый любимый его, с детства еще, запах.
Ощущение безысходности особенно давило днем, когда американский солдат давал металлическую миску с похлебкой и два куска хлеба; самое унизительное было то, что хлеб резали нарочито грубо, толстыми, крошащимися кусками и клали на стол презрительно и властно, будто кормили наемного рабочего, приглашенного на уборочную страду.
Первое время он тяжко мучился оттого, что лишился кокаина, а он последние годы привык к этому
