Они вошли во вторую комнату; она была еще больше первой, сплошь заставлена шкафами со справочниками, подшивками газет, финансовыми отчетами корпорации, испанских министерств и подборкой журналов. В углу, за маленьким столиком орехового дерева, очень ажурным, на тоненьком, с жеребячьими ножками, стуле сидел хрупкий, похожий на девушку человек, лет пятидесяти, в фиолетовом бархатном пиджаке, вместо галстука странное жабо очень тонкого шелка; брюки кремовые, носочки белые, а туфли с золоченными пряжками.
Он легко поднялся навстречу Штирлицу, показалось, что взлетает, так худ, пожал руку экзальтированно, предложил кофе и сигару, похлопал Кемпа по плечу так, как положено в Испании, и сказал на прекрасном немецком:
- Дорогой Брунн, я счастлив, что вы станете работать вместе со мной. Будет с кем отвести душу. Я чахну в этом стеклянном бункере. Чтобы мы могли спокойно пить кофе, я сначала познакомлю вас с правилами работы в этом заведении. Собственно, особых правил нет, вы заявляете, какой материал взяли, тему, над которой работаете, декларируете, по чьему заданию проводите анализ, и указываете время, которое вам отпущено на исследование той или иной ситуации. Я фиксирую это в моем дневнике, и мы начинаем пить кофе. Все ясно?
- Предельно, - ответил Штирлиц.
- Ну и прекрасно. Да, еще одна формальность. Вам придется расписаться в обязательстве не выносить документацию из отдела. Поймите меня правильно: в Испании запрещено распространение литературы, в которой подвергается критике внутренняя политика каудильо, а наши хозяева весьма несдержанны в печатном слове, поэтому, как вам известно, далеко не все издания, выходящие в Штатах, продаются здесь, на пенинсуле'. Надеюсь, вы поймете меня верно, я гражданин этой страны и вынужден делать все, чтобы помешать осложнениям в отношениях между корпорацией и Пуэрта-дель-Соль.
_______________
' П е н и н с у л а - полуостров (исп.).
- Чтобы воспрепятствовать осложнениям в отношениях, - заметил Штирлиц, - надо дать умным людям на Пуэрта-дель-Соль хорошую взятку. Это лучший способ завязать добрые отношения.
Анхел как-то сник, растерянно посмотрел на Кемпа; тот вальяжно посмеялся:
- Привыкайте к шуткам доктора Брунна, дорогой Анхел, ничего не попишешь, каждый человек отмечен странностями. Он так свободно говорит о взятке именно потому, что никогда и никому ее не давал. Если б давал, как это приходилось делать мне, помалкивал бы. Верно, Брунн?
- А чем вы платили? - спросил Штирлиц.
- Живописью. Здесь в ходу живопись. Как-никак родина Веласкеса, Мурильо, Эль Греко и Гойи...
- Не забывайте Сурбарана, - заметил Штирлиц. - Он - эпоха, не понятая еще до конца эпоха.
- Непонятых эпох не бывает, - возразил Анхел, несколько успокоившийся после слов Кемпа.
- Бывают, - сказал Штирлиц. - Я, например, не могу себе объяснить инквизицию вообще, а испанскую - связанную с изгнанием арабов и евреев из Испании - в частности. Бить тех, кого надо было использовать на свою пользу? Это противно духу истории.
- Кабальерос, - сказал Кемп, - у вас есть время на разговор, я вам завидую, а у меня через полчаса встреча с партнерами. Живописью от них не отделаешься, надо показывать зубы. Доктор, - он обернулся к Брунну, - было бы славно, составь вы некий реестр проблем, которые бы могли заинтересовать наш отдел конъюнктуры. Конкретно, какие фирмы в мире ждут нашего предложения о кооперации, а какие полны желания поточить зубы о наши белые кости.
- Это все? - спросил Штирлиц, подумав, отчего Кемп дает ему совершенно другое задание, совершенно не связанное с тем, о котором говорил Эрл Джекобс. - Больше ничего?
- Это очень много, доктор.
- Но это все? - повторил Штирлиц.
- Пока - да, - ответил Кемп.
- Время?
- Не понял.
- Сколько вы даете мне на это времени?
- Два дня.
- Это совершенно нереальный срок. Я подведу вас. Вам будет стыдно смотреть в глаза мистеру Джекобсу. Я прошу у вас четыре дня.
- Три.
Штирлиц покачал головой.
- Я пожертвую воскресным днем. Я отдам его работе, я хочу выглядеть в глазах наших боссов пристойно, Кемп, побойтесь бога!
Анхел усмехнулся:
- Кабальерос, вы вольны отдавать воскресный день работе на корпорацию, но я этого не намерен делать. В отличие от вас мне уже далеко за пятьдесят, и каждое воскресенье я отдаю тому, что от меня с каждой минутой все более и более отдаляется - я имею в виду любовь.
Кемп рассмеялся, а Штирлиц заметил:
- Ерунда, кабальерос. Гете шустрил и в семьдесят четыре. А его партнерше было девятнадцать.
- Но это было платоническое, - заметил Кемп.
Штирлиц отрезал:
- У мужчин платонического не бывает. Это относится лишь к женщинам, они чувственнее нас и мечтательней.
- Хорошо, - сказал Кемп, протянув руку Анхелу, - я постараюсь отбить для вас четыре дня, доктор. Надеюсь увидеть вас сегодня вечером, загляните ко мне.
Он окликнул Штирлица из первой комнаты, задержавшись у двери:
- Доктор! Простите, пожалуйста, можно вас попросить на одну минуту...
Штирлиц подошел к нему, прикрыл дверь, которая вела к Анхелу; он понял, что главное задание (или главную проверку) он получит именно сейчас; он не ошибся.
- Вы, конечно, понимаете, - заметил Кемп, - что отдел конъюнктуры интересуют те фирмы, которые никогда не захлопывали двери перед носом у немцев? Конкретно: концерн интересуется теми предприятиями, которые имели контакты с рейхом. Концерн интересуют персоналии. Я понимаю, что в здешней справочной литературе вы не найдете тех подробностей, которые столь необходимы для атакующего бизнеса, но если вы хотя бы обозначите объекты возможного интереса, считайте, что вы сделали свое дело. Ясно?
- Предельно, - ответил Штирлиц. - Иного я себе и не представлял. Только какой регион вас интересует в первую очередь?
- Нас интересует регион, который называется очень просто и коротко: мир.
- Значит, я волен подкрадываться к этому самому миру через любую страну?
- Абсолютно.
Штирлиц поманил к себе Кемпа; тот понимающе придвинулся.
- Скажите, - шепнул Штирлиц, - а этот самый Анхел - педик?
Кемп ответил таким же заговорщическим шепотом:
- Совсем наоборот. Мне кажется, он сексуальный маньяк. Он рассказывает такие подробности...
- Тот, кто занимается любовью по-настоящему, - заметил Штирлиц, никогда не рассказывает подробностей. Он их изучает на практике. В свое удовольствие и нам на зависть...
Вернувшись в зал, где сидел фиолетовый, белоносочный, золотопряжечный к а б а л ь е р о, Штирлиц отдал должное кофе, который он заварил (здесь, видимо, все, подражая боссу, держат в кабинетах кофеварки, подумал Штирлиц), рассказал пару анекдотов, спросил, где можно купить такие роскошные туфли, истинное средневековье, в наш машинный век это притягивает, пригласил сеньора Анхела пообедать, поинтересовался, не любит ли он форель, у дон Фелипе ее прекрасно готовят; как, вы не знаете дона Фелипе?! - это же на дороге в Алькобендас, совершенно изумительное место, лучшая кухня, достойное общество, мы просто-таки обязаны побывать там; потом поинтересовался, кто здесь работал до него, выслушал ответ, что доктор Брунн здесь первый постоянный клиент, все остальные бывали наскоками, и попросил сеньора Анхела открыть все шкафы, чтобы он мог составить себе представление, что здесь вообще собрано.
