Лицо Риктера в лунном свете показалось Штирлицу таким белым, будто его обсыпали мукой.
- Кто по национальности твой телохранитель?
- Аргентинец... Это соглядатай... Мне ведь некого опасаться, я не числюсь в списках разыскиваемых, просто он постоянно сопровождает меня.
- Как его зовут?
- Мануэль.
- Спит хорошо?
- Да. Он никогда не просыпается...
- Он может пройти к тебе только через ванную комнату?
- Нет, у него есть и другой ход. Через кабинет...
- Двери запираются?
- Он не придет, штандартенфюрер.
- Повторяю вопрос: двери запираются?
- Да, там есть защелки...
- Сейчас я закрою обе двери... Где у тебя оружие?
- У меня его нет.
- Но ты понимаешь, что я буду вынужден сделать, если ты включишь какую-нибудь систему?
- Понимаю.
- Я пришел к тебе с торговым предложением. В твоих интересах провести переговоры в обстановке взаимного понимания, нет?
- Можно сесть?
- Пожалуйста.
Штирлиц, не спуская с него глаз, подошел сначала к двери, что вела в ванную комнату, потом к другой тяжелой, массивной, соединявшей спальню с кабинетом, осторожно закрыл их и быстро вернулся к Риктеру, который сидел, словно приговоренный к смерти средневековый ученый, - в белой длинной ночной рубашке, опустив безвольные руки между острыми коленями.
- Ты понимаешь, зачем я пришел к тебе, Риктер?
- Не совсем...
- Ты успел унести с собою идею м о е г о Рунге... Человек, которого я чудом спас от гибели... У меня есть твои рапорты Мюллеру о работе, которую ты с ним проводил, анализ его исследований, описание м е т о д о в, применявшихся во время допросов с устрашением, словом, все то, что позволит союзникам посадить тебя на скамью подсудимых, потребовав выдачи трибуналу... Позиция ясна?
- Да.
- Оспаривать не будешь?
- В общем-то, позиция поддается раскачке, штандартенфюрер... Меня здесь поддерживают...
- Тебя поддерживают до тех пор, пока мы, братство, не сказали своего слова. Ты подошел к Перону, минуя нас, ты обошел нас, Риктер, нет?
- Я действовал самостоятельно, это верно.
- Ты отдаешь себе отчет в том, как мы нуждаемся, особенно в это трагическое время, в рычагах влияния на здешних руководителей? Ты - рычаг такого рода... Мы заинтересованы в тебе... А особенно я. Понятно?
- Да.
- Ну и хорошо. Сейчас ты напишешь согласие работать на меня: во-первых, кратко сообщишь, на каком этапе находятся твои разработки, какие фирмы и откуда поставляют тебе т о в а р: во-вторых и в-третьих, перечислишь тех физиков из НСДАП, которые прибыли сюда и в Кордову по твоим рекомендациям.
- Зачем вам все это? - прошептал Риктер с отчаянием. - Если нуждаетесь в деньгах, скажите, я готов помогать постоянно... Хотите работать - пожалуйста, здесь нуждаются в людях вашего типа... Зачем нужны эти забытые упражнения по конспирации?
- Очень плохо, что ты забываешь упражнения по конспирации, Риктер. Ты не получал такого приказа...
- Неправда... Сеньор Рикардо Блюм дал мне полную санкцию на действия...
- Ты имеешь в виду...
- Да... Очень похож на группенфюрера Мюллера, но вы же знаете: раз не говорят - не спрашивай...
- Он тебя принял дома?!
- Нет, нет, конспиративная встреча...
Штирлиц играл сейчас, балансируя на проволоке, только она была натянута не над ареной цирка, а над пропастью, и страховки нет, и нет в руках спасительного шеста, который позволяет соотносить себя с линией горизонта, никакого отклонения...
- Посмотри на меня, Риктер. Можешь потрогать бороду, она настоящая... И очки с диоптрией... Приказ получить от тебя три документа я получил именно от него... Ты же знаешь с и с т е м у: начальник корректен и добр, а подчиненный делает черновую работу, отбирает подписку, оформляет отношения, ничего не попишешь... Но дело в том, что интересы группенфюрера не во всем совпадают с моими... И подачкой тут дело не ограничится... Я хочу, чтобы ты написал и четвертую бумагу: <Дорогой Штирлиц, приглашаю Вас принять участие в разработке моего проекта. В случае Вашего отказа те идеи, которыми Вы располагали и передали мне безвозмездно в рейхе в сорок четвертом году, будут вознаграждены тридцатью процентами из моего авторского гонорара...> Ну, как? Сговоримся?
- О тридцати процентах не может быть и речи. Десять.
- Двадцать. Номер счета я скажу, когда встретимся в более удобном месте... Писать в темноте можешь?
- Я включу настольную лампу...
- Как раз этого делать не надо, Риктер... Темнота - друг жуликов и возлюбленных...
- Противно это все, - вздохнул Риктер. - И самое ужасное, что я дважды видел сон именно обо всем том, что сейчас происходит...
- А тебе не показывали сон о том, что пришло время идти к Перону и предлагать ему переводить исследования по бомбе в русло атомной энергетики?
- Зачем?
- Затем, что это выгоднее Аргентине. С бомбой ее задушат, а с энергетикой она станет первой страной этого континента. Подумай над моими словами... Станции - это навсегда, Риктер, бомба - ненадолго... Но к этому разговору мы еще вернемся, у меня есть все твои телефоны, я позвоню или от меня позвонят - встретимся... Обязательно скоро встретимся...
...В пять часов утра Штирлиц разбудил своих американцев, усадил их, сонных, толком еще не протрезвевших (отчего все начинающие горнолыжники так пьют после первого спуска?!), в раздрызганный автобус и попросил шофера Педро не гнать, начнут блевать, будет вонища, противно...
Когда выехали из города, Штирлиц устроился рядом с шофером и, приложив ко рту металлический рупор, громко спросил:
- Джентльмены, что вам больше по душе: всласть похрапеть или же послушать мои разъяснения про здешний край?
- Если бы можно было пропустить глоток виски, - сказал аптекарь из Далласа, - мы бы взбодрились...
- У каждого под сиденьем сумка, - ответил Штирлиц, - там найдете три сандвича, фляжку виски и фрукты.
Аптекарь застонал от наслаждения, достал холщовую сумку, припал к фляжке, блаженно зажмурился, .откусил кусок груши, хрустко разгрыз ее (Штирлицу показалось, что у него зубы как у коня; все-таки что-то от животного в человеке - даже такого замечательного, как конь, - вызывает отвращение), закурил и, оглядев спутников, сказал:
- Джентльмены, по-моему, теперь самое время послушать маэстро...
- Просим, просим, - дружно поддержали остальные; лица помятые, мешки под глазами набухли, глаза покрыты красной паутиной, были б артистами или писателями, те проживают за один час несколько жизней,
