Письмо из поселка Амдерма Архангельской области будто М.В. Зимич из Певека писал, несмотря на то, что между Амдермой и Певеком простерлись огромные суровые безжизненные просторы побережья Ледовитого океана.
Написано письмо от руки неуверенным почерком пившего мужчины:
В конверте обрывок бумаги, а на нем напутствие полярного волка: 'При написании деловых бумаг следует полностью писать имя и отчество. Оставлять поля для подшивки (4 см)'.
Полярный волк, зам. начальника Амдерминского ЛГО поразил меня сильно, отослав свое письмо в вывернутом наизнанку моем конверте. Что было б, возникни нужда в физиках в городе Диксоне, или обратись я чуть позже в Певек или Амдерминское ЛГО? Не знаю точно что, но чужие конверты, наверное, научился бы выворачивать наизнанку, а может и еще чего. Но мне на судьбу не жаловаться, потому что оказался я в местах куда более удаленных и ничуть не менее экзотических.
Кто такой этот М.В. Зимич? Почему я о нем думаю? Может он несчастный лысый человек, и от него ушла жена, а может наоборот, все просто чудесно сложилось, и внуки, и на работе его сильно любят?
А этот оклад в 130 рублей плюс северные надбавки — к чему это все? Сижу у себя дома на полу и старые вещи сортирую. Чуть было не выбросил эти три письма из разных северных мест. Ведь ничего в них значимого для меня нет. А я держу их в руках и долго смотрю, не моргая, в дальний верхний угол домашнего помещения.
13-го сентября 1981 года в здании Московского аэропорта стоит человек с двумя чемоданами и билетом на 13-й рейс, место No 13. Стоящий тот — я, молодой специалист, романтик, страстный искатель приключений, неутомимый гонец за птицей удачи. Лечу на далекий остров Сахалин изучать моря-океаны и еще зачем-то, кто его знает. В Москве прожил две недели просто так, потому что самолеты до Южно- Сахалинска летать перестали из-за тайфунов. Сильно пострадали сравнительно крупные населенные пункты, а некоторые поменьше просто исчезли. Здесь, в Москве, точно ничего не известно, и я, на всякий случай, приготовился пару лет прожить в палатке, пока не построят заново островные города.
Рейс постоянно откладывают и каждый раз на два часа. И каждый раз мне и провожающим Шуре и Наташе Пономаревым надо успеть напиться водки до состояния, отвечающего торжественности момента. Выпили столько, что я смутно помню, как проходил рекордный перелет через необозримые просторы Советского Союза. Ощутил себя, лишь когда спускался по трапу на островную землю.
Ночь, холодина, и нет никакого сооружения, напоминающего аэровокзал. Вещи подвезли на военном грузовике и роздали, не проверяя квитанций. Горстка пассажиров столпилась в кучку, пытаясь укрыться от пронизывающего ветра. Я собрался было распаковать спальник и отправиться в ближайшие кусты на ночлег. Но подали автобус и нас увезли. Где я? Смотрю в окно — только черная глухая стена леса вдоль дороги.
В институте меня встретили как долгожданного любимого родственника. Устроился пока временно в коммуналке, в маленькой комнатушечке-берлоге, которая принадлежит старому островитянину научному сотруднику Андрею Харламову. Сам же он в экспедиции в каком-то дальневосточном захолустье, и когда вернется — неизвестно. А по возвращении к нему в гости каждые выходные будет ходить сам мэтр, начальник отдела цунами Сан Саныч Поплавский, чтобы пить крепленую брусничную настойку. Ее он предварительно закупает в несметном количестве в местном деревянном магазинчике. Запирается с Харламовым в его берлоге и не выходит оттуда, пока не прикончит последнюю бутылку. Какую такую умственную усталость запивал Сан Саныч, я не знал, но догадывался, что корни ее должны уходить глубоко, в интеллигентскую сущность пожилого островитянина, а может быть и еще глубже. Изображение его папы, бывало, отпечатывалось в газетах рядом с самим Л.И. Брежневым.
Комната до отказа забита книгами различной тематики, остальное место занимает кровать и куча тряпья, которое по идее предназначается для защиты тела научного сотрудника от зимней стужи, осенних ветров и летних дождей. Покрой одежд можно отнести к любому столетию. Предметы и их расположение внутри помещения говорили о том, что хозяин живет мощно, не беря в голову лишнего.
После стука в дверь вошла корейская женщина Таня Ким с подносом, на котором еда из трех блюд и чай, с уже разболтанным сахаром. Спустя двадцать лет помню принесенное Таней Ким: поднос из никелированного железа с незатейливыми давленными узорчиками, нержавеющую вилку с длинными зубьями и маленькую, потемневшую от частого пребывания в крепком чае, алюминиевую ложечку. Еще тарелка с зеленой каймой, а в ней картошка, перемешанная с овощами и мясом. В пиале что-то вкусное корейское с чесноком и перцем. И яблоко помню — зеленое в черных пупырышках, а на хвостике листик подвявший. Мне никуда не хочется уходить.
Интересно, можно ли меня сейчас назвать счастливым человеком? Мне хорошо и покойно, никуда не стремлюсь и ничего не хочу. Просто разглядываю прошлое. Вряд ли это счастье. Тогда произвольный зритель в кинотеатре — тоже счастливый. Купил, получается, билет и порядок? Конечно, нет. Трудней должно быть все организовано, иначе неинтересно.
Качаюсь на волнах Охотского моря. Плыву на Курильский остров Шикотан, в экспедицию, которая занимается созданием системы предупреждения цунами. Три дня пароход не может подойти к острову из-за непрекращающегося шторма. В каюте четверо: житель острова Итуруп, житель острова Кунашир, житель острова Шикотан и я, житель острова Сахалин. Целыми днями пьем горькую и спорим, чей остров лучше. Когда курильчане хвастают вулканами — я молчу, на Сахалине их нет. Зато в Южно-Сахалинске есть ресторан 'Океан', где пятьдесят видов холодных закусок из морепродуктов. Не придя к консенсусу вечером, мы возобновляем беседу утром, и начинаем с пива.
Стою на грунтовой дороге с грязью по колено — это набережная Малокурильска. От местного рыбзавода завоняло так, что меня сходу начало тошнить. После чего я огляделся. Взору открылся вид на страшенное захолустье российской глубинки, состоящее из мрачных неухоженных деревянных строений барачного типа и изб. Блуждаю в поисках геофизической обсерватории, куда откомандирован. Найти учреждение с уважаемым названием в маленьком городишке — что может быть проще, спроси любого. Не тут-то было. Прохожие местные понятия ни о чем подобном не имеют — только плечами пожимают.
Это огромный океан без конца и края, а среди него крохотулечка — земля островная. На той земле город, а по городу бродит грязный научный сотрудник с рюкзаком пива, которое должно доставить в дар начальнику экспедиции (своего пивного завода на острове нет и пиво здесь — по цене водки, а водка — бесценна). Научному сотруднику уже ничего не хочется, и он бредет, меся малокурильскую грязь, уже просто
