Дэниел Сильва
Под конвоем лжи
Посвящается моей жене, чья любовь, поддержка и постоянное ободрение позволили мне успешно завершить работу над этой книгой, а также моим детям Лили и Николасу.
Предисловие
В апреле 1944 года, за шесть недель до начала вторжения войск союзников во Францию, нацистский пропагандист Уильям Джойс, больше известный как лорд Гав-Гав, провел леденящее душу радиовыступление, адресованное жителям Британии.
Согласно утверждению Джойса, немцы прекрасно знали о том, что союзники сооружали на юге Англии огромные железобетонные конструкции. Немцам также было известно, что эти конструкции предназначались для того, чтобы после начала предстоящего вторжения вплавь переправить их через Английский канал и затопить у побережья Франции. «Что ж, мы хотим помочь вам, парни, — заявил Джойс. — Когда вы подтащите их поближе, мы сами затопим их, за вас».
В недрах британских разведывательных служб и Верховного главнокомандования сил союзников завыли тревожные сирены. Железобетонные конструкции, о которых упоминал Джойс, на самом деле представляли собой части искусственных гаваней, создание которых предусматривалось планом, носившим кодовое название 'Операция «Шелковица». Если шпионы Гитлера действительно понимали, для чего предназначалась эта «ягода», то они могли без труда разгадать самый главный секрет войны: время и место намеченной союзниками высадки во Франции.
Прошло несколько тревожных дней, но потом страхи улеглись. Американские службы радиоперехвата приняли шифрованное сообщение, отправленное японским послом в Берлине генерал-лейтенантом бароном Хироши Осимой своему токийскому начальству. Осима посетил регулярное совещание, которое германское командование устраивало для представителей своих союзников. Оно на сей раз было посвящено угрозе вторжения на севере Европы. Немцы заявили, что считают эти конструкции деталями системы противовоздушной обороны, а вовсе не искусственными причальными сооружениями.
Но каким же образом немецкая разведка смогла так сильно просчитаться? Было ли это лишь ошибкой ее агентов? Или же она оказалась жертвой продуманной дезинформации?
Этот проект настолько важен, что его можно назвать краеугольным камнем всей операции.
Учитывая, что в работах была задействована не одна тысяча рабочих, многие из которых привлекались к ним всего лишь раз или два, остается только поражаться тому, что враг так и не получил никакого представления о том, что там происходило на самом деле.
Во время войны правда становится настолько драгоценной, что ее нельзя выпускать в свет иначе, как под конвоем лжи.
Часть первая
Глава 1
Беатрис Пимм погибла из-за того, что опоздала на последний автобус в Ипсвич.
За двадцать минут до смерти она стояла на автобусной остановке и в тусклом свете единственного в деревне уличного фонаря читала расписание движения автобусов. Через несколько месяцев фонарь будет погашен, согласно приказу о введении затемнения, но Беатрис Пимм не было суждено услышать это слово и узнать его смысл.
Ну а в этот день фонарь светил достаточно ярко для того, чтобы Беатрис могла прочесть выцветшее расписание. Чтобы не ошибиться, она привстала на цыпочки и водила по строчкам кончиком испачканного красками пальца. Ее покойная мать постоянно переживала из-за того, что дочь пристрастилась к живописи. Она считала, что леди не пристало быть вечно перемазанной масляной краской. Ей хотелось, чтобы Беатрис нашла себе более благородное хобби — скажем, занялась музыкой, или стала бы волонтером, или даже занялась бы литературой (хотя мать Беатрис всегда относилась к писателям с большим недоверием).
— Проклятье! — чуть слышно пробормотала Беатрис. Она так и застыла на несколько секунд, уткнув палец в последнюю строчку расписания. Обычно она была невероятно, просто до глупости пунктуальной. Ведя жизнь без какой-либо финансовой ответственности, без друзей, без родственников, она выработала для себя свод твердых, почти суровых жизненных правил. А сегодня отступила от него: слишком долго работала на натуре, слишком поздно собралась домой.
Оторвав, наконец, палец от расписания, она поднесла его к щеке и озабоченно нахмурилась. У тебя отцовское лицо, часто говорила ей мать с таким видом, будто это вызывало у нее самое настоящее отчаяние, — высокий и широкий лоб, большой аристократический нос, раздвоенный подбородок. Хотя Беатрис было всего лишь тридцать, в волосах у нее пробивалась заметная седина.
Она и впрямь не могла решить, что ей делать. До ее дома в Ипсвиче было более пяти миль — слишком далеко для прогулки. Ночь только начиналась, и на дороге еще продолжалось движение. Возможно, кто- нибудь согласится ее подвезти.
Вздох у нее получился все же очень тяжелым. Облачко тумана повисло перед губами, но тут же улетело прочь, подхваченное порывом холодного ветра с болот. По небу неслись клочковатые тучи, то и дело закрывавшие яркую, почти полную луну. Беатрис вскинула голову и увидела вокруг ночного светила блестящий круг — гало, — говорящий о наступлении мороза. Она впервые ощутила холод, и ее непроизвольно передернуло.
Она подхватила с земли свои вещи: кожаный рюкзак, чехол с холстами и сложенный и перевязанный ремешком видавший виды мольберт. Она провела весь день, делая этюды долины реки Оруэлл. Живопись была ее единственной любовью, а пейзажи восточной Англии — единственным объектом интересов. Следствием этого являлось наличие частых повторений в ее работах. Матери Беатрис нравилось видеть на живописных полотнах людей — уличные сценки, переполненные кафе. Однажды она даже предложила дочери пожить некоторое время во Франции, чтобы усовершенствоваться в живописи. Беатрис отказалась. Она любила эти болотистые равнины, дамбы, протоки и плесы, трясины, раскинувшиеся к северу от Кембриджа, и холмистые пастбища Суффолка.
Но делать было нечего, и она, преодолевая неохоту, направилась в сторону дома. Несмотря на груз, она в бодром темпе шла по обочине дороги. Она носила мужскую хлопчатобумажную рубаху, измазанную, как и руки хозяйки, красками, толстый свитер, в котором она сама казалась себе похожей на игрушечного мишку, драповое пальто со слишком длинными рукавами и брюки, заправленные в ботинки-веллингтоны. Вскоре она вышла из области досягаемости желтого искусственного освещения, и ее поглотила темнота. Она шла во мраке по пустой сельской дороге, не испытывая никаких дурных предчувствий. Ее мать, постоянно переживавшая из-за продолжительных одиноких прогулок дочери, не раз предостерегала ее насчет опасности подвергнуться нападению насильника. Беатрис же воспринимала такую опасность как нечто совершенно невероятное.
Она вновь почувствовала озноб и подумала о своем доме, большом доме на окраине Ипсвича, доставшемся ей по наследству после смерти матери. За домом, в конце аллеи, она выстроила студию, оснащенную множеством осветительных приборов, и проводила там большую часть времени. Для нее не было ничего необычного в том, чтобы провести день, а то и два, не перемолвившись ни словом с кем- либо.
Все это, и много больше того, было известно ее убийце.
Не прошло и пяти минут, как Беатрис услышала за спиной рокот мотора. Какой-нибудь торговец, подумала она. Судя по хриплому неровному звуку, старый грузовичок. Беатрис смотрела, как лучи фар, словно свет восходящего солнца, все ярче и ярче озаряли траву по обеим сторонам шоссе. Она услышала, как двигатель сбросил газ, и машина поехала накатом. Она ощутила порыв ветра, когда машина обогнала ее. Почуяла вонь выхлопа.
А потом она увидела, как машина свернула к обочине и остановилась.
Рука, отчетливо видимая в ярком лунном свете, показалась Беатрис странной. Рука высунулась из водительского окна фургона через секунду после того, как машина остановилась, и сделала безошибочно узнаваемый жест, приглашая ее в машину. На руке, отметила Беатрис, была большая
