то, что тот не послал во дворец какую-то провизию, доказывал, что он обслуживает самого короля.
— Это никуда не годится, мейстер Килдеркин, — сказал он. — Король дважды просил сладкого мяса и фрикасе из петушиных гребешков, которые являются любимым кушаньем его королевского величества, а их не оказалось, потому что, видите ли, мейстер Килдеркин не удосужился исполнить свое обязательство и доставить их смотрителю кухни.
Здесь Килдеркин смущенно, как все провинившиеся, пробормотал, не изменяя своей природе, несколько скупых слов в оправдание.
— Какое мне дело до возчика и фургона и до клеток, отправленных из Норфолка с домашней птицей, — громко возразило его начальство. — Старательный поставщик послал бы нарочного, да что говорить — он отправился бы сам, пешком, как Уидрингтон. Что, если бы король потерял аппетит, мейстер Килдеркин? Что, если бы его королевское величество не стал бы обедать? О мейстер Килдеркин, если б вы имели настоящее понятие о всей важности нашей профессии, о которой остроумный африканский раб — как назвал его прославленнейший король — Публий Теренций говорит: «Tanquam in speculum— in patinas inspicere jubeo»… note 129
— Вы человек ученый, мейстер Линклейтер, — проговорил трактирщик, с видимым усилием заставив свой язык произнести подряд несколько слов.
— Всего лишь жалкий недоучка, — возразил мейстер Линклейтер, — но нам, соотечественникам его прославленнейшего величества, было бы стыдно не питать хотя бы небольшого пристрастия к тем наукам, в коих король так глубоко сведущ. Regis ad exemplar, мейстер Килдеркин, totus componitur orbis, note 130 а это значит примерно, что король произносит ученые слова, а повар их запоминает. Короче говоря, мейстер Килдеркин, я имел счастье быть вскормленным там, где словесным наукам можно приобщиться за пять английских гротов и где, подобно прочим, я приобрел, хм, хм…
Здесь взгляд оратора упал на лорда Гленварлоха, и он так внезапно оборвал свои ученые разглагольствования и обнаружил такие явные признаки замешательства, что Нед Килдеркин преодолел свою неразговорчивость и не только осведомился о том? что у него болит, но даже предложил выпить чего-нибудь.
— Ничего не болит, — ответил ученый соперник философического Сира, — ничего, у меня немножко закружилась голова. Я, пожалуй, выпил бы стаканчик aqua mirabilis, note 131 приготовленной вашей женой.
— Сейчас принесу, — сказал Нед, кивнув.
Не успел он повернуться спиной, как повар подошел к столу, за которым сидел лорд Гленварлох, и, глядя на молодого человека многозначительным взором, в котором читалось больше, чем было произнесено вслух, заметил:
— Вы, очевидно, приезжий, сэр. Советую вам воспользоваться случаем и зайти в парк. Когда я шел сюда, западная калитка была отперта. Думаю, что ее скоро запрут, так что вам лучше поторопиться, если, конечно, вам охота попасть туда. Сейчас как раз подоспела пора для дичи, сэр, и откормленные олени радуют глаз. Когда они так резво проносятся мимо, я всегда думаю о том, как приятно было бы насадить на вертел их жирные окорока и возвести на грудине славное укрепление из слоеного теста, добавить туда черного перца…
При виде Килдеркина, возвращавшегося с укрепляющим напитком, он умолк и, не дожидаясь ответа, отошел от Найджела, снова бросив на него многозначительный взор.
Ничто так не обостряет сообразительности людей, как грозящая им опасность. Найджел воспользовался первой возможностью отвлечь внимание, хозяина от служителя королевской кухни, чтобы расплатиться по счету, и затем легко нашел дорогу к упомянутой калитке. Как его и предупреждали, она была на одной щеколде, подняв которую, Найджел очутился на узкой тропинке, углублявшейся в густые заросли, где прятались лани с молодыми оленятами. Здесь Найджел счел за лучшее остановиться и подождать; действительно, не простоял он и пяти минут, как прибежал запыхавшийся повар, разгоряченный быстрой ходьбой, как никогда не бывал разгорячен у раскаленной плиты, и поспешно запер за собой калитку собственным ключом. Прежде чем лорд Гленварлох имел время поразмыслить над этим поступком, повар приблизился к нему и произнес с встревоженным видом:
— Великий боже, лорд Гленварлох, зачем вы подвергаете себя такой опасности?
— Так ты знаешь меня, друг мой? — спросил Найджел.
— Не совсем так, милорд, но мне хорошо знаком благородный род вашей чести. Меня зовут Лори Линклейтер, милорд.
— Линклейтер, — повторил Найджел. — Кажется, я припоминаю…
— С позволения вашей милости, — перебил его повар, — я был учеником у старого Манго Мониплайза, мясника около веселых Западных ворот в Эдинбурге, где я хотел бы побывать еще разок перед смертью. Так как благородный отец вашей чести взял к себе в дом Ричи Мониплайза, чтобы он прислуживал вашей милости, то, как видите, между нами была некоторая связь.
— А-а, да, я чуть не забыл твое имя, но я отлично помню твои добрые намерения. Ты пытался помочь Ричи подать прошение его величеству?
— Совершенно верно, милорд, — ответил королевский повар. — Я чуть было не потерял места в тот раз, потому что Ричи, который всегда был упрямцем, «и слушать меня не хотел», как поется в песне. Но, на мое счастье, никто из славных английских поваров не умеет щекотать благословенное небо его величества нашими острыми шотландскими кушаньями. И вот я взял да и прибегнул к моему искусству и на первое приготовил куриный бульон с яйцом, а на второе — ароматную овечью требуху с пряностями, так что мои недоброжелатели были разбиты наголову, а я вместо немилости заслужил повышение. Теперь я, благодарение богу, помощник смотрителя кухни, имею некоторое касательство к поставке провизии, а со временем надеюсь полностью прибрать это дельце к рукам.
— Я искренне рад, — сказал Найджел, — что ты не пострадал из-за меня, и еще больше рад твоей удаче.
— У вас доброе сердце, милорд, — отозвался Линклейтер, — вы не забываете о маленьких людях, да, к слову сказать, о них забывать и не следует, ибо король и разносчика может попросить об услуге. Я шел следом за вашей милостью по улице, желая полюбоваться таким прекрасным отпрыском старого дуба, и сердце мое замерло, когда я увидел, как вы сидите у всех на виду в этой харчевне, в то время как вас подстерегает опасность.
— Как, значит, есть предписание о моем аресте?
— К несчастью, да, милорд, и, сверх того, есть люди, которые делают все возможное, чтобы вас очернить. Да простит господь тех, кто готов обесславить древний род в своих низких целях.
— Аминь! — произнес Найджел.
— Осмелюсь заметить, ваша милость чуточку ветрены, как все молодые джентльмены…
— Сейчас не время обсуждать мое поведение, друг мой, — прервал его Найджел. — Речь идет о том, каким образом добиться свидания с королем.
— С королем, милорд! — воскликнул изумленный Линклейтер. — Да ведь это значит самому напроситься на беду, милорд, самому, так сказать, опрокинуть на себя кастрюлю кипящего супа.
— Любезный друг, — ответил Найджел, — мой опыт при дворе и понимание собственного положения подсказывают мне, что наиболее верным и надежным путем в моем случае будет наиболее прямой и мужественный. У короля своя голова на плечах, чтобы знать, что справедливо, и сердце, чтобы делать добро.
— Это верно, милорд, и нам, его старым слугам, это известно, — сказал Линклейтер. — Но, увы, милорд, если бы вы знали, как много людей денно и нощно изо всех сил стараются поссорить его голову с сердцем, как они толкают короля на жестокие поступки, называя их справедливыми, и на несправедливые поступки, представляя их добрыми. Увы, как раз к его священному величеству и к окружающим его фаворитам подходит народная пословица, которую люди вспоминают, когда хотят посмеяться над моим ремеслом: «бог посылает нам славную снедь, но дьявол посылает поваров».
— Бесполезно отговаривать меня, мой добрый друг, — возразил Найджел. — Я отважусь на этот шаг — моя честь властно этого требует. Меня могут сделать калекой или нищим, но про меня не скажут, что я испугался и бежал от обвинителей. Равные мне услышат мои оправдания.
— Равные вам? — воскликнул повар. — К несчастью, мы не в Шотландии, милорд, где дворянин может
