Ирине Асановой двадцать один год. Когда он поднес спичку к ее сигарете, она накрыла его руку длинными прохладными пальцами. Это соблазняющее прикосновение было настолько прозрачным намеком, что он испытал разочарование, когда увидел по глазам, что она над ним смеется. Самая невзрачная простушка, имей она такие выразительные глаза, выглядела бы весьма привлекательной.
— Должна сообщить вам, что у сотрудников особого отдела сигареты лучше, — сказала она, глубоко затягиваясь. — Все еще продолжаете добиваться моего увольнения? Выгоните меня отсюда — найду другую работу.
— Я не из особого отдела и не из КГБ. Смотрите, — Аркадий предъявил удостоверение.
— Невелика разница, — она вернула удостоверение. — Что же угодно старшему следователю Ренко?
— Мы нашли ваши коньки.
Поначалу она не поняла.
— Ах, коньки! — засмеялась она. — Вы в самом деле их нашли? Они пропали несколько месяцев назад.
— Они были на трупе.
— Да ну! Так ему и надо. Значит, есть еще справедливость. Пожалуйста, не возмущайтесь. Знали бы вы, сколько времени я копила, чтобы купить эти коньки! Посмотрите на мои сапоги. Ну, глядите же.
Он увидел, что у ее красных сапожек отпарывалась молния. Ирина Асанова вдруг оперлась на его плечо и стала стягивать сапог. У нее были длинные стройные ноги.
— В них нет даже стелек, — она растерла голые пальцы. — Видели режиссера этой картины? Он обещал мне итальянские сапожки на меху, если я с ним пересплю. Как, по-вашему, стоит?
Вопрос был по существу.
— Зима почти кончилась, — заметил он.
— Вот именно, — она надела сапог.
Не говоря уж о ножках, Аркадия поразило ее безразличие к тому, какое впечатление производят ее слова и поступки: казалось, ей было на это наплевать.
— Значит, на трупе, — сказала она. — Как вы знаете, я заявляла о краже коньков. И на катке, и в милиции.
— Да, вы заявили о пропаже четвертого февраля, хотя, по вашим словам, потеряли их тридцать первого января. Значит, вы четыре дня не знали о том, что потеряли их?
— Обычно так и случается — узнаешь, что потерял вещь, когда она тебе понадобится. Наверное, даже с вами такое бывает. Пока вспомнила, где я могла их оставить… Потом побежала на каток. Слишком поздно.
— Может быть, с тех пор вы вспомнили что-нибудь, о чем не сообщили милиции, когда заявили о пропаже коньков? Кто, по-вашему, мог взять коньки?
— Я подозреваю… — она замолкла и закончила со смехом, — всех!
— Я тоже, — серьезно ответил Аркадий.
— Между нами даже есть что-то общее, — она залилась смехом. — Подумать только!
Когда же засмеялся он, она резко его оборвала.
— Старший следователь не пришел бы сюда только для того, чтобы сказать мне о коньках, — бросила она. — Я тогда все рассказала милиции. Что вам надо?
— Девушку, на которой были ваши коньки, убили. С ней еще двоих.
— При чем здесь я?
— Я подумал, что вы могли бы мне помочь.
— Мертвым не поможешь. Поверьте, я ничем не могу вам помочь. Я училась на юрфаке. Если вы собираетесь меня арестовать, с вами должен быть милиционер. Ну как, собираетесь вы меня арестовать?
— Нет…
— Тогда, если вы не хотите, чтобы я потеряла работу, уходите. Люди боятся вас, они не хотят вас здесь видеть. Надеюсь, вы больше сюда не придете.
Аркадий удивился, что позволил какой-то глупой девчонке устроить ему сцену. С другой стороны, он понимал, каково студентке, которую вышибли из университета и которая держится за любую работу, лишь бы не потерять московскую прописку. Иначе отправят домой. А ей придется ехать аж в Сибирь.
— Хорошо, — согласился он.
— Спасибо, — ее серьезный взгляд сменился на практичный. — Пока не ушли, дайте еще сигаретку.
— Возьмите пачку.
Участники съемок не спеша возвращались на площадку. Актер с револьвером был пьян и целился в Аркадия. Ирина Асанова спросила вдогонку:
— Кстати, что вы думаете об этой сцене?
— Похоже на Чехова, — ответил он через плечо, — но плохо.
— Это и есть Чехов, — сказала она, — но получается сплошная мура. А вы, оказывается, наблюдательны.
Когда Аркадий вошел в кабинет патологоанатома, Левин сидел над шахматной доской.
— Вот вам вкратце история нашей революции, — произнес Левин, не отрывая глаз от черных и белых фигур. — Однажды человек позволяет себе убить другого, со временем ему ничего не стоит украсть, дальше он переходит к сквернословию и безбожию, а потом входит в дверь без стука. Ход черных.
— Не возражаете? — спросил Аркадий.
— Валяйте.
Аркадий расчистил центр доски и положил там три черные пешки.
— Красотка, Зверь и Рыжий.
— Что вы натворили? — воскликнул Левин при виде такого разгрома.
— Кажется, вы что-то упустили.
— Что вы имеете в виду?
— Начну с начала. Три жертвы, все трое убиты с первых же выстрелов — в грудь.
— У двоих, кроме того, прострелены головы, так что откуда вы знаете, какие выстрелы были первыми?
— Убийца все как следует продумал, — перешел к делу Аркадий. — Он забирает все документы, удостоверяющие личность, очищает карманы своих жертв, сдирает кожу с их лиц и отрезает кончики пальцев, чтобы ликвидировать отпечатки. В то же время он идет на лишний риск, делая еще два выстрела в лица мужчин.
— Чтобы быть уверенными, что они мертвы.
— Он знает, что они мертвы. Но у одного из мужчин есть примета, которую надо уничтожить.
— Но может быть и так, что он сначала выстрелил им в голову, а потом уж в сердце.
— Тогда почему бы заодно и не девушке? Нет, он стреляет в лицо одному убитому, потом осознает, что обнаруживает свои намерения, и стреляет во второго.
— Тогда возвращаю вопрос, — Левин встал. — Почему же заодно не в девушку?
— Не знаю.
— Как эксперт, каковым вы не являетесь, говорю вам, что пуля такого калибра не может так обезобразить, что нельзя было бы опознать человека. К тому же этот мясник начисто срезал их лица.
— Как эксперт, скажите, чего он достиг этими выстрелами?
— Если оба мужчины были уже мертвы, — скрестив руки на груди, ответил Левин, — главным образом локализованных повреждений в области зубов, которыми мы уже занимались.
Аркадий промолчал. Левин рывком открыл ящик и достал коробки, помеченные «ПГ-1» и «ПГ-2». Из коробки ПГ-1 он вытряхнул на ладонь два почти целых передних зуба.
— Крепкие зубы, — заметил Левин. — Такими можно грызть орехи.
Зубам в коробке ПГ-2 не повезло. Один разбитый вдребезги резец и в отдельном пакетике мелкие осколки и пыль.
