– Как ты смеешь, скотина?
– Да и не смеивши скажу. Да и кто у такой облаедки жить станет, кому охота!
Варвара разозлилась, завизжала, затопала ногами. Наташка не уступала. Поднялся неистовый крик.
– Кормить не кормите, а работы требуете, – кричала она.
– На помойную яму не напасешься хламу, – отвечала Варвара.
– Еще кто помойная яма. Туда же, всякая дрянь…
– Дрянь, да из дворян, а ты – моя прислуга. Стерва этакая, вот я тебе по морде дам, – кричала Варвара.
– Я и сама сдачи дать умею! – грубо ответила Наташка, презрительно посматривая на маленькую Варвару с высоты своего роста. – По морде! Это что тебя-то самое барин по мордасам лощит, так ведь я – не полюбовница, меня за уши не выдерешь.
В это время со двора в открытое окно послышался крикливый, пьяный бабий голос:
– Эй, ты, барыня, ай барышня? как звать-то тебя? Где твой соколик?
– А тебе что за дело, лихорадка? – закричала Варвара, подбегая к окну.
Внизу стояла домовая хозяйка, Иринья Степановна, сапожникова жена, простоволосая, в грязном ситцевом платье. Она с мужем жила во флигельке, на дворе, а дом сдавали. Варвара в последнее время часто вступала с нею в брань, – хозяйка ходила вечно полупьяная и задирала Варвару, догадываясь, что хотят съезжать.
Теперь они опять сцепились ругаться. Хозяйка была спокойнее, Варвара выходила из себя. Наконец хозяйка повернулась спиной и подняла юбку. Варвара немедленно ответила тем же.
От таких сцен и вечного крика у Варвары делались потом мигрени, но она уже привыкла к беспорядочной и грубой жизни и не могла воздержаться от непристойных выходок. Давно уже она перестала уважать и себя, и других.
2. На другой день, после обеда, пока Передонов спал, Варвара отправилась к Преполовенским. Крапивы, целый мешок, послала она раньше, с своей новой служанкой Клавдией. Страшно было, но все же Варвара пошла. В гостиной у Преполовенских сидели в круг преддиванного овального стола Варвара, хозяйка и ее сестра Женя, высокая, полная, краснощекая девица с медленными движениями и обманчиво-невинными глазами.
– Вот, – говорила Софья, – видите, какая она У нас толстуха краснощекая, – а все потому, что ее мать крапивой стегала. Да и я стегаю.
Женя ярко покраснела и засмеялась.
– Да, – сказала она ленивым, низким голосом, – как я начну худеть, сейчас меня жаленцей попотчуют, – я и раздобрею опять.
– Да ведь вам больно? – с опасливым удивлением спросила Варвара.
– Что ж такое, больно, да здорово, – отвечала Женя, – у нас уж такая примета; и сестрицу стегали, когда она была в девицах.
– А не страшно разве? – спрашивала Варвара.
– Что ж делать, меня не спрашивают, – спокойно отвечала Женя, – высекут, да и вся недолга. Не своя воля.
Софья внушительно и неторопливо сказала:
– Чего бояться, вовсе не так уж больно, ведь я по себе знаю.
– И хорошо действует? – еще раз спросила Варвара.
– Ну вот еще, – с досадой сказала Софья, – не видите разве, – живой пример перед глазами. Сперва немного опадешь с тела, а со следующего дня и начнешь жиреть.
Наконец убеждения и уговоры двух сестриц победили последние Варварины сомнения.
– Ну, ладно, – сказала она ухмыляясь, – валяйте. Посмотрим, что будет. А никто не увидит?
– Да некому, вся прислуга отправлена, – сказала Софья.
Варвару повели в спальню. На пороге она было начала колебаться, но Женя втолкнула ее, – сильная была девица, – и заперла дверь.
Занавесы были опущены, в спальне полутемно. Ни откуда не слышалось ни звука. На двух стульях лежало несколько пучков крапивы, обернутых по стеблям платками, чтобы держать не обжигаться. Варваре стало страшно.
– Нет уж, – нерешительно начала она, – у меня что-то голова болит, лучше завтра… Но Софья прикрикнула:
– Ну, раздевайтесь живее, нечего привередничать.
Варвара мешкала и начала пятиться к дверям. Сестрицы бросились на нее и раздели насильно. Не успела она опомниться, как лежала в одной рубашке на постели. Женя захватила обе ее руки своею сильною рукою, а другою взяла от Софьи пучок крапивы и принялась стегать им Варвару. Софья держала крепко Варварины ноги и повторяла:
– Да вы не ерзайте, – экая ерза какая!
Варвара крепилась недолго, – и завизжала от боли. Женя секла ее долго и сильно переменила несколько пучков. Чтобы Варварин визг не был далеко слышен, она локтем прижала ее голову к подушкам.
Наконец Варвару отпустили. Она поднялась, рыдая от боли. Сестры стали утешать ее. Софья сказала:
– Ну, чего ревете. Экая важность: пощиплет и перестанет. Это еще мало, надо повторить будет через несколько дней.
– Ой, голубушка, что вы! – жалобно воскликнула Варвара, – и раз-то намучилась.
– Ну, где там намучились, – унимала ее Софья. – Конечно, надо повторять время от времени. Нас ведь обоих с детства стегали, да и нередко. А то и пользы не будет.
– Жамочная крапива! – посмеиваясь, говорила Женя.
Выспавшись после обеда, Передонов отправился в Летний сад поиграть в ресторане на биллиарде. На улице встретил он Преполовенскую: проводив Варвару, она шла к своей приятельнице Вершиной рассказать по секрету об этом приключении. Было по дороге, пошли вместе. Уже заодно Передонов пригласил ее с мужем на вечер сыграть в стуколку по маленькой.
Софья свела разговор на то, отчего он не женится. Передонов угрюмо молчал. Софья делала намеки на свою сестру, – таких-то ведь пышек и любит Ардальон Борисыч. Ей казалось, что он соглашается: он смотрел так же сумрачно, как всегда, и не спорил.
– Я ведь знаю ваш вкус, – говорила Софья, – вы егастых недолюбливаете. Вам надо выбрать себе под пару, девицу в теле.
Передонов боялся говорить, – еще подденут пожалуй, – и молча сердито посматривал на Софью.
3. Дорогой Передонов рассказал Володину, что Женя, Софьина сестра, – любовница Преполовенского.
Володин немедленно этому поверил: он зол был на Женю, которая недавно ему отказала.
– Надо бы на нее в консисторию донести, – говорил Передонов, – ведь она из духовных, епархиалка.
Вот донести бы, так отправят ее в монастырь на покаяние, а там высекут!
Володин думал: не донести ли? Но решился быть великодушным, – бог с нею. А то еще и его притянут, скажут: докажи.
4. В таких разговoрах приехали в деревню. Дом, где жил арендатор, Мартин и Владин отец, был низенький и широкий, с высокою серою кровлею и прорезными ставнями у окон. Он был не новый, но прочный и, прячась за рядом березок, казался уютным и милым, – по крайней мере, таким казался он Владе и Марте. А Передонову не нравились березки перед домом, он бы их вырубил или поломал.
Навстречу приехавшим выбежали с радостными криками трое босоногих детей, лет восьми – десяти: девочка и два мальчика, синеглазые и с веснусчатыми лицами.
На пороге дома гостей встретил и сам хозяин, плечистый, сильный и большой поляк с длинными полуседыми усами и угловатым лицом. Это лицо напоминало собою одну из тех сводных светописей, где
