От счастья у меня падает сердце, я закрываю глаза и запрокидываю голову.
Зачем куда-то ехать, когда тут такое?!
Но мы садимся в машину, по дороге покупаем цветы, вино, фрукты и в назначенный час появляемся на пороге Анькиной квартиры.
Обед потряс качеством и разнообразием. Единственное неудобство – барная стойка: на ней можно было только расставить приборы для гостей, а все остальное пришлось разместить на сервировочном столике, так что Анька то и дело спрыгивала с высокой табуретки:
– Давид, попробуй осетрину.
– Марина, возьми еще тарталетку, я вижу, они тебе понравились.
Макс сидел с рассеянным выражением лица. Ничего не ел – лениво ковырялся в тарелке.
– Если ты закатываешь такие обеды, нужно купить нормальный обеденный стол, – сказала я, когда после горячего мужчины ушли в кабинет.
Анька вздохнула:
– Тут не так просто что-то менять: все продумано до сантиметра. Да и куда мне одной целый стол?!
– Ну почему же одной? Все еще будет. Сама говорила, есть подвижки.
– Ох, Маришка. – Анька как-то трагически скривила рот и неожиданно стала похожа на русскую эмигрантку, бежавшую от революции в Париж через Стамбул. – Я ведь ни во что хорошее уже не верю. Давно. Поэтому и установила у себя вот это… А Макс, – продолжала она возбужденно, – видишь, какой он расстроенный? Это из-за Лары.
– Кто это, Л ара?
– Господи, жена.
…Анька с какой-то садистской скрупулезностью анализировала все усложняющиеся отношения Макса с женой: новый виток начался после того, как мадам вернулась из Красноярска.
– Она заявила ему: все, живи как знаешь и в мою жизнь не вмешивайся!
– Так это ж хорошо!
– Так кажется тебе, наивной. А Макс, представь себе, ревнует ее, а когда я уезжала в Германию, ревновал меня. Мы необходимы ему обе.
– А Мартин как? Не звонил? – Я решила переключить разговор.
– Причем тут Мартин? – разозлилась Анька. – Здесь вся моя жизнь!
Я молчала. Тут не посоветуешь и не объяснишь. Любовь к Максу для Аньки как тяжелая, иссушающая душу болезнь. Пройдут годы. От болезни как-нибудь удастся отделаться. Только в душе останутся километры выжженного пространства, а на кухне – барная стойка.
– Как ты думаешь, – спросила Анька вполголоса, – у нее – любовник?
Теперь пришла моя очередь разозлиться.
– Да какое тебе-то дело? – почти заорала я на Аньку. – Макс, его жена, ее любовник, это не семья – а клубок змей. Брось ты их, пожалуйста, пусть разбираются сами!
Раздражение мешало спокойно сидеть на месте, я соскочила с табуретки и принялась собирать посуду.
– Успокойся, я помою.
– Как не надоело тебе самой-то! И на что ты гробишь жизнь? – Я открыла кран и загремела тарелками.
– Сегодня утром, – Анька подошла к раковине, чтобы не перекрикивать шум воды, – он приехал ко мне такой радостный. Ему очень нравится, как я теперь готовлю. И вас он любит. Вы – самые приятные наши друзья. Сначала все было просто замечательно: я крутилась у плиты, он сидел вот тут на диване и травил какие-то истории (обожает это занятие!). Потом я более или менее закончила и пошла в ванну, но забыла в спальне крем. Вернулась, слышу, он с дочкой разговаривает, выясняет, где мама. Потом, видно, звонил ей на мобильный. Глухо. Все, настроение испортилось… Ну что говорить, ты сама видела.
– Да пойми ты наконец: это настоящее рабство. Раньше ты зависела только от мадам, теперь будешь еще и от ее любовника! Захочет он быть с ней, у тебя один расклад, не захочет – другой. Ну, нравится тебе зависеть от какого-то чужого человека?! Вернее, двоих!
– Слушай, а может, это не любовник, а тактический маневр?
– Все, прекращай, не порть вечер ни себе, ни мне. – Я домыла последнюю тарелку, плюхнулась на диван и закурила.
Анька молча взяла полотенце и стала вытирать посуду.
– А ведь ты права, – задумчиво отозвалась она через некоторое время. – Старалась-старалась, готовила-готовила, а Лара взяла и испортила все.
– Вот! Ты же не хозяйка в собственной жизни: Лара что хочет, то и творит. Ну что, звонил Мартин?
– Один раз… – начала Анька, но тут на кухню вернулись мужчины.
– Беседуете на интеллектуальные темы? – с иронической улыбкой спросил Макс.
Он уже был в хорошем настроении. Наверное, нашел свою Лару.
Давид внимательно смотрел на меня. Я докурила сигарету, смяла ее в пепельнице. Он присел рядом на
