— Бэзусловно.
Он гладил ее волосы. Несколько минут они пролежали молча. Потом Валентин сел, протянул руку, нашарил сигареты на низкорослой индийской тумбочке:
— Котенок, а у тебя действительно никогда с мужчиной оргазма не было?
— Никогда.
Он кивнул, ввинчивая сигарету в белый костяной мундштук.
— А про меня и забыл, — тихо проговорила Марина, что-то наигрывая пальцами на его плече.
— Pardon, милая. Холостяцкие привычки… прошу…
Топорщась, сигареты полезли из пачки.
Марина вытянула одну. Щелкнула газовая зажигалка, выбросив не в меру длинный голубой язык. Прикурили.
Марина встала, жадно затягиваясь, прошлась по ковру и снова посмотрела на картину. Размытая женщина все еще поправляла волосы.
Сидя, Валентин поднял халат, накинул и с трудом оторвался от кровати.
— Уютный уголок, — Марина зябко передернула плечами.
— Милый, правда? — пробормотал Валентин, сжимая зубами мундштук и завязывая шелковый пояс с кистями.
— Да…
Она наклонилась и стала собирать свое разбросанное белье.
Валентин мягко коснулся ее плеча и, обильно выпуская дым, выплыл из спальной:
— Пошли обедать.
Стряхнув сероватый цилиндрик пепла в тронутую перламутром раковину, Марина натянула свитер, косясь на себя в продолговатое трюмо, стала натягивать трусики.
Слышно было, как в просторной кухне Валентин запел арию Далилы.
Марина достала из широкого воротника свитера свои волосы и босая побежала на кухню.
В прихожей она подфутболила свой слегка забрызганный грязью сапожок:
— Хей-хо!
Валентин, копающийся в недрах двухэтажного «Розенлефа», оглянулся:
— Очаровашка… знаешь…, — он вынул на минуту мундштук и быстро заговорил, другой рукой прижимая к бархатной груди кучу вынутых продуктов,
— Ты сейчас похожа на римлянку времен гибели империи. У нее семью вырезали, дом разрушен. Неделю жила с волосатым варваром. Он ей и подарил свою козью душегрейку. Так она и побежала в ней по раздробленным плитам Вечного Города. Как, а?
— Вполне. Тебе пора в Тациты подаваться.
— Да ну. Не хочу в Тациты. Я б в Светонии пошел, пусть меня научат…
Мелкими шажками он добрался до широкого стола и резко наклонился. Продукты глухо посыпались на стол. Костяной мундштук вновь загремел о зубы:
— Светонии точнее их всех. Нигдо не здает жизнь двога дучше сеггетагя. Или повага. Садись.
Марина опустилась на скрипучий венский стул, распаковала желтую пирамидку сыра и принялась резать его тяжелым серебряным ножом.
Докурив, Валентин бросил сигарету в раковину, мундштук со свистом продул и опустил в карман халата:
— Его б гофрировать надо, по-хорошему…
— Перебьешься. Порезюкай колбаску лучше.
— Ну, cherie, что за жаргон…
— Какие ножи хорошие.
— Еще бы. Моего расстрелянного дедушки.
— А что, его расстреляли?
— Да. В двадцать шестом.
— Бедняга.
Марина разложила листочки сыра на тарелке.
Валентин с треском снял кожу с колбасы и стал умело пластать ее тонкими кусочками.
— Тебе повар «Метрополя» позавидует, — усмехнулась Марина, открывая розеточку с икрой, — Все- таки холостяцкая жизнь многому учит.
— Бэзусловно, — продолговатые овалы ложились на дощечку.
— Послушай, а что ж твоя домработница тебе не готовит?
— Почему не готовит? Готовит.
— А сейчас?
— Не каждый день же ей тут торчать…
— Она когда приходит?
— Вечером.
— Ну, ты ее конечно уже, да?
— Было дело, котеночек, было…
— Ну?
— Не интересно. Закомплексованный советский индивидуум.
— Фригидна, что ль?
— Да нет, не в этом дело. Она-то визжала от восторга. Билась, как белуга подо мной. Я о другом говорю.
— Дикая?
— Абсолютно. Про минет впервые от меня услышала. Сорок восемь лет бабе.
— Ну а ты бы просветил.
— Зайка, я не умею быть наставником. Ни в чем.
— Я знаю…
Марина помогла ему уложить колбасу на тарелку.
Валентин зажег конфорку, с грохотом поставил на нее высокую кастрюлю:
— Борщ, правда, варит гениально. За это и держу.
— А ей действительно с тобой хорошо было?
— Со мной? Котик, только ты у нас патологическая мужефобка. Кстати, поэтому ты мне и нравишься.
— Да кто тебе, скажи на милость, не нравится?! С первой встречной готов.
— Правильно. Я, милая, как батенька Карамазов. Женщина достойна страсти уже за то, что она — женщина.
— На скольких тебя еще хватит…
— Будем стараться.
— Тоже мне…
— Слушай, cherie, в тебе сегодня чувствуются какие-то бациллы агрессивности. Это что — влияние твоей экзальтированной любовницы?
— Кого ты имеешь в виду?
— Ну, эту… которая и не играет и не поет и не водит смычком черноголосым.
— Мы с ней разошлись давно, — пробормотала Марина, жуя кусочек колбасы.
— Вот как. А кто же у тебя сейчас?
— А тебе-то что…
— Ну, котенок, успокойся.
— А я спокойна…
Валентин снова открыл холодильник, достал начатую бутылку шампанского, снял с полки бокалы:
— За неимением Аи.
— Сто лет шампанского не пила.
— Вот. Выпей и утихомирься.
Слабо пенясь, вино полилось в бокалы.
