- Стременную так стременную. - Микофин наполнил рюмки и, дружелюбно глядя на своего гостя, прочувствованно изрек: - За твою, Федор, новую судьбу!
- Бойся судьбы тогда, когда она расточает ласки, - с ухмылкой сказал Федор Ксенофонтович и притронулся своей рюмкой к рюмке Микофина.
- К чему это ты? - с удивлением спросил Микофин. - Твоя военная судьба не очень-то щедра. Некоторые наши сокурсники уже армиями командуют.
- Да я так, вообще, - нехотя ответил Федор Ксенофонтович и, взглянув на часы, начал застегивать воротник гимнастерки. - Пора трогаться на вокзал.
- Не торопись, Федя. У подъезда ждет машина, - успокоил Микофин. Только в машине лишнего не говорить.
- Да обо всем уже переговорили. - Федор Ксенофонтович отхлебнул кофе. - Так ты полагаешь, что не стоит придавать особого значения словам нашего Нила Игнатовича?
- Нил Игнатович анализирует только события, но он не чувствует атмосферы, в которой эти события происходят. - Микофин со значительностью посмотрел на собеседника: - Нам, кадровикам, наверняка сказали б, как надо напутствовать людей, которых отправляем в приграничные части... Подготовка к войне - это не тайная вечеря. Ее не скроешь.
- В том-то и дело, что Гитлер ведет подготовку на глазах у всего мира.
- Значит, не та подготовка и не с теми намерениями, если Генштаб не бьет тревогу.
Взглянув на часы, Чумаков поднялся:
- Поехали. Люблю иметь запас времени...
5
Только одни сутки позади, а Ленинград уже казался в далекой временной дымке. И уже для генерала Чумакова вторая дорога после Ленинграда. Поезд Москва - Минск набирал скорость.
Все, что услышал Федор Ксенофонтович в Наркомате обороны и в Генштабе, от Нила Игнатовича и от Микофина, - все это рождало гнетущую сумятицу чувств, далеко отодвинув, сделав мелкими и смешными все иные тревоги. Хотелось быстрее вырваться из душного вагона и оказаться близ границы, в штабе корпуса, в незнакомом городишке Крашаны.
Казалось, что там все станет яснее и не будет томить мучительная мысль о том, что большие войны всегда восходят весной.
В Минске, на перроне, Федора Ксенофонтовича ждала приятная неожиданность. Когда он вышел из вагона, к нему подошли высокий худощавый полковник в танкистской форме, с длинным, слегка морщинистым темноватым лицом, и боец в новеньком синем комбинезоне.
- Товарищ генерал Чумаков? - со сдержанной улыбкой спросил полковник, приложив руку к фуражке.
- Да, - с удивлением ответил Федор Ксенофонтович.
- Разрешите представиться, товарищ генерал-майор. Полковник Карпухин!.. Степан Степанович. - И, чуть подавшись к Чумакову, тихо добавил: - Ваш начальник штаба. А это, - кивнул на бойца, - водитель вашей машины красноармеец Манджура.
Манджура покраснел от смущения, но приосанился, лихо откозырял и звонко щелкнул каблуками сапог.
Федор Ксенофонтович с радостью пожал руки полковнику и красноармейцу.
- Как узнали о моем приезде, Степан Степанович?
- Приехал вчера по делам в штаб округа, зашел к кадровикам, а они сказали, - ответил Карпухин. - Вот и решил встретить. А как же иначе?
Шофер, подхватив чемодан генерала, понес его через вокзальное здание к машине, а Чумаков и Карпухин неторопливо пошли вслед за ним.
Федор Ксенофонтович обратил внимание, что на перроне и в вокзале много командиров, сержантов, бойцов.
- Что за великое переселение? - спросил он, с интересом оглядываясь по сторонам.
- В отпуск мчатся, - ответил полковник Карпухин. - До опровержения ТАСС отпуска были отменены, а сейчас разрешили.
У Федора Ксенофонтовича тоскливо заныло сердце: ему вспомнился разговор с профессором Романовым.
Привокзальная площадь встретила веселым перезвоном трамваев, предвоскресной хлопотливостью людей, ярким солнцем, во всю мочь палившим с голубого и чистого неба.
Был субботний день 21 июня, последний мирный день. Но об этом знали с полной определенностью только по ту сторону границы. Даже томившиеся в лесах от напряженного ожидания немецкие диверсанты, заброшенные на нашу территорию в форме командиров Красной Армии, пограничников и работников милиции, точно не ведали, когда наступит этот тяжкий для советских людей час. Они ждали парольного сигнала по рациям.
Попасть на прием к командующему округом с утра генералу Чумакову не удалось, и он, пренебрегая условностями, начал вместе с полковником Карпухиным хлопотать в разных отделах и управлениях штаба о нуждах формирующегося корпуса. А в середине дня опять направился к командующему генералу армии Павлову.
В приемной Федора Ксенофонтовича встретил щегольски подтянутый, в сверкающих коричневым блеском ремнях порученец. Почтительно, извиняющимся тоном он сообщил генералу Чумакову, что в кабинете командующего находятся на докладе начальник штаба округа генерал-майор Климовских и начальник оперативного отдела генерал-майор Семенов.
- Подождете или прикажете доложить? - спросил у Чумакова.
- Обожду, пока командующий освободится. - Федор Ксенофонтович повесил на стоячую гнутую вешалку фуражку и, окинув безразличным взглядом обширную приемную, расслабленно опустился на стул. Ему хотелось встретиться с генералом армии Павловым один на один, хотелось по всей уставной форме доложить о своем назначении на должность командира механизированного корпуса и посмотреть, как встретит его однокашник по академии и соратник по боям в Испании.
Испания... Тяжелый, удушливый зной, 'наступление огнем' - пальба из окопов без передышки, пока не кончались боеприпасы, а со временем куда более серьезные бои, удачи и поражения.
Чумаков, он же военный советник Иоганн, не раз встречал там на разных участках фронта командира танковой бригады Павлова... Всего лишь четыре года прошло с тех пор! Много это или мало, если командир бригады уже успел стать генералом армии, командующим военным округом, и не простым округом, а особым, одним из самых крупных?.. За это время он, Федор Чумаков, переступил только единственную, хотя и нелегкую ступеньку - от полковника до генерал-майора.
Нет, не зависть притронулась к сердцу Федора Ксенофонтовича. Он ощутил тревогу... Ведь не так это просто вчерашнему командиру бригады или даже в недавнюю финскую войну командиру корпуса вдруг увидеть на петлицах своей гимнастерки пять звезд генерала армии!.. Целых пять, хотя уже только две* возводят командира в иной, высший ранг, свидетельствующий о его воинской зрелости и огромном опыте, добытых на трудных дорогах многолетней армейской службы. Каждый, кто удостаивается первых генеральских звезд, особенно первых (такова уж природа характера военного человека), будто обновляется душой и телом, приобщается к особенным людям, наделенным высочайшей властью и окруженным глубоким почетом в армии и народе. И такой человек, испытывая бездну радости и гордясь генеральским званием, старается делом и словом, каждым своим шагом соответствовать этому высокому и почетному званию, памятуя, что оно ко многому обязывает.
_______________
* До введения в Советской Армии погон генерал-майоры носили в
петлицах по две золотые звездочки. (Прим. авт.)
Но как же чувствует себя простой смертный, если судьба вдруг с такой стремительностью вознесла его к полному и наивысшему созвездию генеральских отличий, сверх которых уже рукой подать до самой ослепляющей - маршальской звезды, обвитой золотом лавровых листьев? И могут ли эти отличия заменить ему то многое, не выстраданное в нелегкой армейской службе, в напряженных штабных и полевых учениях и в тиши академических аудиторий, где в своей разнообразной совокупности неторопливо постигаются глубины военного опыта, постепенно созревает полководческий талант? Или Дмитрий Григорьевич Павлов отмечен особой одаренностью, позволившей ему в кратчайший срок настолько постичь вершины военного искусства и так подготовить свой характер, что не
