воздуху на фоне рыжего и будто живого, клубящегося облака. Федору Ксенофонтовичу даже почудилось, что он слышит их железный лязг и скрежет, и его спину под гимнастеркой словно обдало морозом. Чуть сильнее подул ветер, отклонив в сторону занавес из пыли, и с высоты елей стало видно растущую глубину колонны: вслед за танками, прикрываясь их броней и придерживаясь строя, густыми табунами катили мотоциклисты, а за ними выползала из межлесья густая, темная колонна машин с мотопехотой и тягачей, буксировавших минометы и пушки.
Танки приближались быстро, и казалось, от этого их становилось все больше. Теперь можно было определить, что идут они в предбоевых порядках, уверенные в своей несокрушимости и в том, что им удался маневр - внезапный выход в тыл крупной группировки советских войск.
Немецкие танки подошли на такое расстояние, когда артиллерист может с первого снаряда попасть в танк, а может и промахнуться, может пробить броню, а может только высечь огонь из нее, но ответные снаряды из танков, экипажи которых заметят орудие, получит несомненно и без промедления. И Федор Ксенофонтович, уступая у стереотрубы место Москалеву, которому надо было управлять боем, подумал о том напряжении, которое испытывают затаившиеся на огневых позициях люди.
Кто-то с верхней перекладины лестницы протянул генералу массивный трофейный бинокль, и Чумаков, заметив, как дрожала рука, подававшая бинокль, скорее поднес его к глазам, словно боясь, что чья-нибудь дрожащая рука там, на первом рубеже, без его присмотра раньше времени выпустит снаряд и обнаружит позиции.
Бинокль в восемь раз приблизил все к Федору Ксенофонтовичу: он видел, что уже метров шестьсот отделяло головные машины от батарей... Пятьсот... Четыреста... Генерал почувствовал, что и его рука, державшая бинокль, дрогнула, и в этот миг перед батареями первого рубежа взвихрились юркие облачка дыма и пыли, потом донеслись резкие хлопки пушечных выстрелов.
Фашисты, видимо, не предполагали, что уже в этом месте наткнутся на сопротивление, а тем паче на развернутый в их сторону оборонительный рубеж. Не успели они опомниться, как курчавившиеся впереди кусты опять сверкнули вспышками. Выстрелы в упор, когда снаряды летят без промаха, сразу же сделали свое дело: многие танки остановились - одни начали источать клубы черного жирного дыма, с двух почти одновременно слетели башни от взорвавшихся внутри боеприпасов, а третьи просто застыли на месте грудами мертвого железа. Но вот шоковое состояние прошло. Немецкие танкисты суматошно и наугад ударили из пушек и пулеметов, совершая при этом маневр, чтобы выйти из-под огня. Танки, шедшие сзади, растекались по сторонам, пытаясь найти безопасное направление для атаки, и тут же их начали расстреливать с близкого расстояния другие батареи.
С наблюдательного пункта полковника Москалева танковый клин в эти критические минуты напоминал растревоженный муравейник. Машины, казалось, бессмысленно, тесными группами перемещались по фронту, непрерывно паля из пушек и пулеметов и попадая под наши снаряды.
- Тридцать восемь... тридцать де... сорок! - считал подбитые и подожженные танки сержант-разведчик, стоявший рядом с генералом Чумаковым на площадке наблюдательного пункта.
Полковник Москалев выкрикнул телефонисту очередную команду, и тотчас же из-за первого рубежа ударил навесным огнем целый дивизион - по заметавшимся сзади танков мотоциклистам, по скоплениям мотопехоты, по машинам и тягачам на дороге. Страшен был этот ураган осколочно-фугасных гранат и шрапнели.
- Сорок шесть... сорок девять... - бесстрастно бормотал сержант, продолжая вести счет.
Генерал Чумаков видел, как там, далеко позади распадавшегося броневого треугольника, быстро начали растекаться по обе стороны от дороги машины и тягачи. Суетились черные фигурки боевых расчетов, развертывая пушки и минометы.
'Сейчас бы атаковать их танковым батальоном', - тоскливо подумал Федор Ксенофонтович, окидывая взглядом пространство вдоль правой опушки леса, по которому можно было бы провести танки. Но решиться на это трудно: впереди могут ждать более критические минуты.
Чумаков видел, что все больше замирает на месте подбитых и подожженных танков и атака хваленого немецкого клина захлебывается. Но многие машины сумели выйти из зоны огня, и сейчас они группировались для удара по левому флангу противотанкового рубежа, а некоторые, боясь подставить под снаряды борт, продолжали пятиться, лишь бы скорее оказаться на безопасном расстоянии.
На огневых позициях обнаруживших себя артиллерийских батарей впереди и сзади, справа и слева начали взметаться взрывы немецких мин и снарядов.
- Майор Думбадзе! - крикнул вниз генерал Чумаков. - Передайте командиру танкового батальона, пусть точно обозначит свое расположение зеленой ракетой!
Через минуту увидел, как пронзила небо зеленая ракета, пущенная из кустарника, что находился впереди и правее второго рубежа противотанковой обороны.
- Вижу! - откликнулся на ракету Федор Ксенофонтович. - Батальону приготовиться к контратаке!
- Приготовиться к контратаке! - донеслась из танка приглушенная команда Думбадзе.
Генерал Чумаков, тронув за плечо Москалева, сказал:
- Ориентир правее второго рубежа - срез кустарника, примыкающего к лесу.
- Вижу! - ответил Москалев, крутанув на стереотрубе барабан горизонтальной наводки.
- Поставить в глубину дымовую завесу протяженностью две тысячи метров!
- Что вы задумали, товарищ генерал? - настороженно спросил Москалев, оторвавшись от стереотрубы.
- Прогуляюсь по их тылам.
- Не надо, Федор Ксенофонтович! - Москалев смотрел на генерала просительно. - Я сейчас прибавлю туда огня.
- Не распыляйтесь! Бейте по танкам!.. Как увидите, что я вышел во фланг их батарей, убирайте оттуда огонь.
- Ну пусть без вас танкисты ударят!
- Надо выйти на фланг безошибочно. Мне легче вывести, я сориентировался. - И Федор Ксенофонтович начал торопливо спускаться по лестнице. - Дымовые положите, когда я подойду к батальону! - уточнил он ранее отданное распоряжение.
Полковнику Москалеву ничего не оставалось, как выполнить приказ. Он видел, как танк Чумакова, выбравшись на опушку леса, взял вправо и полным ходом пошел к кустарнику, в котором сосредоточился танковый батальон. А на площадке наблюдательного пункта появился вконец расстроенный майор Думбадзе.
- Что он делает? Почему не послал меня?! - крикнул Думбадзе. - Почему я должен сидеть в танке и слушать позывные?! - Поток сердитых слов не иссякал. - Зачем генералу ходить в атаку? Кто нас выведет из этого мешка, если с ним что случится?! - Думбадзе подобрал на настиле оставленный Федором Ксенофонтовичем бинокль, посмотрел в него и умолк, пораженный открывшейся панорамой.
По команде Москалева снаряды легли безукоризненно ровной цепочкой почти до дальней кромки леса, и желто-бурый дым, подгоняемый ветерком, наискосок пополз стеной через поле боя. Прикрываясь завесой, два с половиной десятка наших танков, из них шесть тридцатьчетверок, стремительным броском вышли на уровень немецких батарей и, не видя их из-за дыма, все-таки точно сделали разворот налево: намеченные с высоты ориентиры не подвели генерала Чумакова.
В это время в небе появились 'юнкерсы'.
- Тридцать два бомбовоза, - сообщил сержант-разведчик, подсчитав количество самолетов. - Тридцать две тысячи килограммов бомб сейчас ахнет на нас!
Когда 'юнкерсы' приблизились к полю боя, над расстроенными боевыми порядками немцев начали взлетать по две красных и одной зеленой ракете.
- Второму дивизиону! - поспешно передал команду телефонисту полковник Москалев. - Две красные, одна зеленая ракета - в зенит!
На огневых позициях сами успели сообразить, что к чему, и над первым рубежом без промедления взметнулись в небо ракеты.
'Юнкерсы' выстроились в огромную карусель и минут пять ходили над полем, пытаясь разобраться, где свои, а где чужие. Может, их сбил с толку танковый батальон, который повел в контратаку генерал Чумаков. После поворота влево, обогнав дымовую пелену, танки подошли вплотную к позициям немецких
