— Что? — Анжелика была настолько поражена словами супруга, что с нее слетела обычная маска томности и холодности.
— Да, да, я вижу, что в моем доме свит змеиный клубок. Похоть и предательство пустили здесь корни!
— Вы о чем, мой супруг?..
— О чем?! Неверная жена, неужели вы не понимаете, о чем я говорю? -Барон нарочито грозно продекламировал эти слова с пылкостью актера бродячего балаганчика, что получилось у него весьма неубедительно. Де Руа не мог понять, что случилось с обычно покладистым бароном де Клермоном.
— Боже мой! — всплеснула руками Анжелика. — Вы ли это, мой дорогой супруг? О какой неверности ваши речи?
— Вот он! — Толстый палец барона был направлен в сторону графа. — Под видом друга проник в мой дом и овладел моей женой!
— Кто внушил вам столь вздорные мысли? — И голос, и лицо графа выражали крайнее удивление.
— Кто внушил? Об этом говорит весь Париж! Чернь и знать, офицеры и горшечники.
— Вы же знаете, что Париж живет сплетнями, и нет для парижан большего удовольствия, чем втоптать в грязь доброе имя.
Если честно, то де Клермону вовсе не обязательно было собирать эти слухи. Он и так был прекрасно осведомлен об увлечениях своей жены. Более того, когда в приступе скуки год назад Анжелика начала жаловаться на жизнь, де Клермон сам сказал ей: «Вам нужно общение. Чаще выходите в свет. Заведите себе любовника, как все».
— Пусть отсохнет ваш лживый язык! — продолжал яриться барон.
— Не ведите себя глупо! — с досадой воскликнула Анжелика.
— И вы, господин граф, не только овладели моей женой, но еще и злословите, понося своим грязным языком мое имя.
— Вы о чем, друг мой? — На этот раз удивился де Руа.
— Не вы ли три дня назад назвали меня напыщенным дураком?
— Кто оклеветал меня?
— Господин де Эньян стал свидетелем ваших гнусных слов.
— Вы прекрасно знаете, что де Эньян болтлив и злословен, ему нельзя доверять.
— Вы лжете! Вы говорили это! Вы сказали, что я, барон де Клермон, напыщенный дурак.
— Я никогда не говорил о вас ничего плохого. Вы утомились, дружище. Я зайду к вам попозже, и мы разопьем с вами бутылку старого вина из ваших прекрасных погребов.
— Вино из рук Иуды? Никогда!
— О Господи! Успокойтесь. Всего вам доброго. — Граф направился к двери, но барон ухватил его за плечо.
— Я не закончил. Вы оскорбили меня и мою семью. И я требую удовлетворения.
Он соврал с руки перчатку и бросил ее на пол.
— Вы просто сошли с ума, — покачал головой граф.
— Побойтесь Бога! — крикнула Анжелика.
— А вас, неверная жена, ждет монастырь!
По закону де Клермон имел полное право на подобное решение вопроса, и Анжелика картинно упала в обморок, сквозь полуприщуренные веки наблюдая за продолжением непристойного скандала.
— Я не обижаюсь на вас, де Клермон, и отношу ваши слова за счет утомления и нездоровья.
— Мы будем биться!
— Не глупите. Я не хладнокровный убийца. Нет такого оружия, с помощью которого вы бы одолели меня.
— Выбирайте оружие!
— Хорошо, — пожал плечами граф, которому совершенно не приглядывалось драться с бароном. — Шпаги.
— Завтра на пустыре за аббатством Святого Иакова. Жду в семь. С секундантами.
В своей карете де Руа напряженно обдумывал происшедшее. Он ничего не понимал. Измена жены не могла вывести барона из себя, равно как и брошенные спьяну графом слова. Де Клермон понял, что он пуп земли, и меньше всего обращал внимание на нелестные реплики в свой адрес, произнесенные за его спиной. Создавалось впечатление, что он намеренно вел свое дело к дуэли и лишь искал повода для этого. Зачем? Может быть, кто-то пытается использовать его, чтобы свести счеты с де Руа? Но тогда бы выбрали бойца получше и ненадежнее. Да и не похоже было, что барон играл в чью-то игру. Он просто сошел с ума... Нет, если бы это было лишь сумасшествие. Тут кроется что-то иное. Гораздо более значительное. Странное. И неотвратимое...
Ровно в семь граф был на пустыре. Там уже собрались секунданты и врач, которые скрепя сердце согласились принять участие в этом деле. В четверть восьмого, когда де Руа уже начал надеяться, что де Клермон одумался, барон появился. Он сухо поприветствовал всех и встал неподвижно, широко расставив ноги, держа руку на эфесе шпаги, глаза его смотрели куда-то поверх голов присутствующих.
— Не желаете ли вы признать, что ссора была ошибкой и лучшим выходом будет примирение? Никто не упрекнет вас, если вы примете такое решение. Оно было бы правильным, — произнес секундант.
— Я согласен на примирение, — кивнул де Руа. — И готов просить у моего противника извинения за обиды, которые, как он считает, я нанес ему.
— Вам, господин де Клермон, лучше всего бы последовать примеру господина де Руа, — с облегчением произнес секундант, надеявшийся на счастливый исход. Высочайшим эдиктом дуэли были запрещены и наказание грозило не только дерущимся, но и тем, кто им содействовал.
— Никакого мира. Я буду сражаться! — горячо воскликнул де Клермон. Со вчерашнего дня в нем не произошло никаких изменений к лучшему. Он выглядел еще более безумным.
— Я не хочу вас убивать, барон... Я не буду драться.
— Жалкий трус!
— Нет. Просто я не убийца.
— Тогда я убью тебя! — де Клермон выхватил шпагу и приставил к груди графа.
— Ладно, глупец, ты сам выбрал свою погибель! — бросил де Руа в лицо противнику.
Клинки со звоном скрестились.
Сперва де Руа надеялся улучить момент и выбить оружие из рук барона, но с самого начала все пошло не так, как ему хотелось. Барон обрушился на него подобно урагану. И де Руа был вынужден сразу уйти в оборону. Он отступал, парируя бесчисленные выпады противника. Один раз он чуть не споткнулся, но устоял на ногах.
Вскоре граф понял, что пора отбросить прочь благородные чувства и подумать о себе Он начал драться всерьез, в полную силу.
К его удивлению, барон мастерски парировал самые замысловатые удары. С каждой минутой его яростный напор возрастал. Если так дальше пойдет, шпага обманутого мужа вскоре достигнет цели
Улучив момент, граф рванулся вперед и со всей силой нанес свой любимый удар, который еще никому не удавалось отразить... Но барон без труда парировал его и в ответ полоснул соперника по плечу. На рубахе де Руа появилось алое пятно.
— Твоей рукой управляет сам дьявол! — воскликнул он.
— Наверное, так оно и есть, — прохрипел безжизненным голосом де Клермон. И от этих слов у де Руа выступил холодный пот. Что творится? Барон, здоровенный, неповоротливый увалень, просто не мог так драться. Он бы уже давно пал. Его словно вела чья-то чужая воля, придававшая силы и управлявшая его рукой.
Барон рубил шпагой, будто мечом, сплеча, и лезвие мелькало так, что стало почти невидимым. Де Руа отступал, понимая, что спасти его может только чудо. Он опять споткнулся, но снова смог удержаться. Потом кинулся вперед, нацелившись барону в живот, и с отчаянием увидел, как переломилось лезвие его шпаги. Барону только и оставалось, что вонзить свою шпагу в тело де Руа.
Граф покачнулся, выпустил из пальцев обломок шпаги, замер на мгновение, вглядываясь в глаза
