сиденье. А что будет, если его глаз совсем высохнет?
'Проткнуть рукав'? Значит, его отравил водитель!
Доктор повернул голову, хмыкнул и сказал:
- Нет, так не годится.
На лицо Грофилда упала тень, большой палец коснулся его века, прикрыл глаз. Потом Грофилда опять оставили наедине с его мыслями.
Мысли были невеселые. Он досадовал на себя за то, что променял срок в тюрьме, где мог бы долго жить в довольстве и сытости, на все эти тяготы и лишения. Он мог бы сейчас сидеть в камере, попыхивая сигареткой, почитывая журнальчик, гадать, какое кино будут крутить вечером. А вместо этого лежит, отравленный, на заднем сиденье чьей - то машины и, вполне возможно, приближается к своей могиле, наспех вырытой где - то.
Как он ни тужился, шевельнуться не удавалось. Не получалось даже напрячь мысли. Машина ехала по тряской дороге, и Грофилд подскакивал на сиденье, точно кукла в балагане. А поскольку он не знал, что ему сейчас больше по нраву страх или ярость, то пребывал одновременно и в страхе, и в ярости.
Умирать было страшно, тем более в темноте, среди чужих людей, да еще так глупо, бессмысленно, по милости каких - то неведомых заговорщиков. Но страх сильнее ярости, и когда машина, наконец, остановилась, Грофилд был на грани паники. Если бы он мог броситься наутек, бросился бы. Мог бы молить о пощаде, молил бы. Если мог бы плакать, заплакал бы.
Его коснулись чьи - то руки. Грофилд ощутил это. Все его органы чувств были в полном порядке. Нарушилась только обратная связь, по которой команды передаются от мозга к телу. Он был в полном сознании, но совершенно беспомощен, а это самое скверное из всех мыслимых состояний.
Его не очень ласково выволокли из машины. Неужто похоронят заживо? Страх, охвативший Грофилда при этой мысли, придал ему сил, и он сумел издать стон такой тихий и визгливый, что страх усилился еще больше. Неужели это его голос?
Его куда - то понесли по неровной земле, потом втащили в дом. Поступь носильщиков стала легче, ноги затопали по деревянному полу.
Потом Грофилда кинули на что - то мягкое и скрипучее. Наверное, на старый диван. Как ему хотелось видеть, как хотелось открыть глаза. Он старался изо всех сил, и в конце концов веки чуть разомкнулись. В образовавшуюся щелку проникла полоска света, но этого было явно недостаточно, чтобы что - то разглядеть.
- Ага, привезли, - послышался незнакомый голос.
- Это было нетрудно, - ответил врач.
- Скоро ли можно будет допросить его?
- Довольно скоро, минут через десять. Он уже начал приходить в себя.
Большой палец снова проворно скользнул по веку, и Грофилд обрел зрение. Над ним нависло лицо. Кто - то пытливо разглядывал его. Теперь Грофилд видел более - менее отчетливо и смог определить, что эта широкоскулая физиономия, на которой чернели густые усы, принадлежит человеку средних лет.
- А может, и того раньше, - сказал физиономия голосом доктора.
- За вами не следили? - спросил незнакомый голос. В отличие от голосов водителя и доктора, этот звучал без франко - канадского акцента. Но какой - то акцент все - таки присутствовал. Выговор был картавый, но не французский. Может, немецкий? Нет, тоже не то.
Доктор снова пустил в ход большой палец, прикрыл глаза Грофилда и, судя по звуку его голоса, отвернулся и отошел.
- Разумеется, нет. Альберт свое дело знает.
Имя Альберт доктор произнес на французский лад - Альбер.
Так звали медвежонка из какой - то детской книжки.
Грофилд был готов их расцеловать - и Альбера, и доктора, и обладателя незнакомого голоса. Расцеловать, стиснуть в объятиях и одарить сигарами. Значит, он не умрет! Убивать его они не собираются! Он был лишь временно обезжизнен, и они сделали это только затем, чтобы без лишнего шума привезти его сюда и кое о чем расспросить.
Спрашивайте же! Грофилд испытывал к ним такую безграничную благодарность, что был готов рассказать все.
Он жив, и пускай себе спрашивают, что хотят. В конце концов, какое ему дело до всей этой возни. Спрашивайте! Спрашивайте! Он ждет не дождется, когда кончится действие наркотика, чтобы дать ответы на любые вопросы.
Тем временем голоса отдалились, и Грофилд уже не мог раэобрать, о чем идет речь. Трое собеседников по - прежнему были в комнате, но не рядом с ним. И говорили они полушепотом. Эти люди, несомненно, понимали, что Грофилд слышит их, что он в сознании. Вероятно, им надо было посекретничать. Пусть себе шепчутся, он их вполне понимает и не обижается. Он ведь жив, не так ли? Чего же еще желать? Да, он определенно жив. И тело уже мало - помалу начало подтверждать этот вывод. Руки и ноги заболели, как болят обмороженные пальцы, когда отогреваются. Боль, правда, сосредоточилась не в пальцах, а в локтях, коленках, плечах, щиколотках и запястьях, в суставах пальцев, шее и крестце короче, во всех сухожилиях. Их ломало и крутило все сильнее. Жизнь возвращалась и мстила за свое временное изгнание. Грофилд застонал. Это не входило в его планы, он предпочел бы не нарушать тишину, но все - таки застонал. И в ответ услышал голос доктора из дальнего угла:
- Ага, очухался. - Голос становился громче. Наверное, доктор шел в сторону Грофилда. - Вы снова с нами, мистер Грофилд?
Раздались три выстрела. Кто - то заорал. Кто - то чертыхнулся. Потом треск. Наверное, это рухнула выломанная дверь. Снова пальба. Что - то вонзилось в диванную подушку возле левого уха Грофилда. Донеслись вопли и возгласы, новые выстрелы и топот бегущих ног. Чей - то пронзительный крик, потом - звук тяжелого падения.
Грофилд мог только лежать и слушать. Он дал себе клятву, что если только снова обретет власть над собственным телом, то врежет по зубам первым десяти мужикам, которые попадутся ему навстречу. Нет, черт возьми, с него довольно!
Глаза Грофилда открылись. Веки поползли вверх медленно, неохотно, но в конце концов поднялись, и он увидел просторную комнату в деревенском доме, полную очагов и лосиных голов на стенах, заставленную ветхой мебелью. В воздухе висела пороховая гарь. Та часть комнаты, которую он мог видеть, была пуста. Вопли и выстрелы теперь доносились откуда - то издалека. Послышался гвалт, хлопанье дверей; заскрипели шины сорвавшегося с места автомобиля.
Грофилд пошевелил руками. Они едва двигались и не могли совершать никакой полезной работы. Грофилд попробовал наладить отношения с собственными ногами и в конце концов был вознагражден усилением боли в коленях. Тело саднило так, словно его искусал пчелиный рой.
Но все - таки ноги двигались, пусть и очень вяло. Он переместил их чуть левее, подальше от спинки дивана и поближе к полу, и наконец получил в награду шлепок - это его левая нога свалилась с дивана на доски. Правая была не так проворна, но в конце концов и она, покинув пределы дивана, устремилась вниз. Впрочем, из - за позы, в которой лежал Грофилд, правая нога так и повисла на полпути к полу. Состояние улучшалось с каждым мгновением. Действие наркотика, каков бы он ни был, слабело все быстрее и быстрее. Боль и онемение тоже проходили.
Удастся ли сесть? Грофилд пошевелил руками, опять без особого успеха. Потом ухватился за спинку дивана и чуть подтянулся. Где - то на границе между сидячим и лежачим положениями он потерял равновесие и пережил неприятное мгновение, но вот оно осталось в прошлом, и Грофилд сел. Прежде чем приступить к главной операции, вставанию, он решил устроить короткий привал, но тут дверь справа открылась, и вошли три человека с пистолетами в руках. Доктора среди них не было.
Грофилд слишком устал и даже не задался вопросом, что намерена сделать с ним эта шайка. Посреди комнаты на полу лежал ничком какой - то человек, дверь в противоположной стене косо висела на сорванных петлях, за ней открывался вид на холодные неприветливые горы. Грофилд понятия не имел, где он, кто эти люди и чего они хотят. Он сроду не был так беспомощен и считал, что надо покориться судьбе: если бороться бесполезно, чего ж бороться - то?
Один из вошедших тотчас направился к зияющей наружной двери, второй - к распростертому на полу
