– Стой тихо, не оборачивайся, дернешься, положим на пол!
Саныч вздрогнул и, несмотря на жесткий приказ, обернулся – позади него стояли трое мужчин. Одного из них он узнал. Этот «узнанный» в мгновение ока перехватил его руку, не позволяя разжать кулак.
– То, что ты забрал сейчас у гравера – твое? – тихо спросил Колосов.
– Я не понимаю… Вы что?
– Вещь, что у тебя в руке, – твоя?!
– Я не понимаю… пустите, больно руку!
– Понятых сюда быстро, – скомандовал Колосов. – Протокол.
Один из оперативников привел в качестве понятых менеджера и охранника.
– Показывай, что там у тебя. Давай, показывай и без фокусов, – Колосов заставил Саныча показать, что он держал.
Это была металлическая пластинка-жетон знакомой квадратной формы, знакомого сплава – медь-олово, с маленьким круглым отверстием сбоку. Через отверстие был продет капроновый шнурок. На сияющей поверхности жетона была выгравирована короткая надпись.
– Мы из уголовного розыска, – обратился Колосов к встревоженному всем происходящим у его мастерской граверу. – Эту надпись на жетоне кто вам заказал?
– Вот этот молодой человек, – гравер кивнул на Саныча, удерживаемого оперативниками. – Подошел, попросил выгравировать. Я сказал, что будет готово примерно через двадцать минут. Вот и бумажка его, по которой я копировал.
Колосов забрал у гравера клочок бумаги, на которой были написаны шариковой ручкой буквы и цифры – те же, что теперь были и на жетоне: К72У№159.
– В машину его быстро, в управление. – Колосов завернул улику в носовой платок.
– Я не понимаю, что происходит? – крикнул Саныч. – По какому праву вы меня задерживаете?!
Здесь, в магазине, Колосов ничего не стал ему отвечать. Им предстояла долгая, как он думал в этот момент, долгая обстоятельная беседа. Такие беседы не ведутся в публичных местах.
Уже на выходе из магазина Колосов обратил внимание на большое цветное табло. Здесь, кроме рекламы товаров, высвечивалась температура воздуха, атмосферное давление, а так же сегодняшняя дата. Колосов посмотрел на табло: сегодня на дворе было пятнадцатое сентября.
ГЛАВА 32.
ПАВЛИН УЛЕТЕЛ
Согласно адресным данным, семья Сухих постоянно проживала в загородном доме в поселке Зюмино, что всего в десяти километрах от окружной дороги. Катя сама получила эти данные, но если бы не «драгоценный В.А.» ни в жизнь бы ни поселка в Одинцове, ни тем более нужного дома там не нашла. Как найти, когда кругом сплошные дороги, поселки и лес, лес, лес: желтое на фоне темно-зеленой хвои, бурое на фоне мокрого асфальта, прелое, грибное, влажное, дачное, тихое, умиротворенное, первобытное, чужое?
На работе Катя поставила начальство в известность лишь о том, что «продолжает собирать фактический материал для очерка по серийным убийствам» – на этот раз с выездом в район. Но куда, собственно, следовало ехать, она плохо себе представляла. Если бы не Вадик и если бы не Серега Мещерский…
Было шесть утра. В далеком Речном порту призрачный «Крейсер Белугин» совсем недавно пришвартовался у нулевого причала. Никто из его команды еще даже и не сошел на гостеприимный московский берег, а Кравченко, Мещерский и она, Катя, уже прибыли в пункт назначения. За рулем машины был Мещерский. Он снарядился как на маленькую войну. Кравченко, мужественно терпевший все неудобства травмы, вооружился японским биноклем последней модели и кротко шутил, стараясь расшевелить сонную и слегка потерявшуюся в этой, лично ею же заваренной каше, Катю. Она сидела рядом с Кравченко на заднем сиденье, крепко обнимая огромный термос с кофе, и видела за окном машины лишь утренний сырой туман да еще красную черепичную крышу особняка за высоким монолитным забором. Дом Сухих стоял в живописном уголке дачного леса, в стороне от шоссе. К нему вела новая бетонка. На расстоянии полукилометра виднелись крыши других загородных вилл.
– В доме спят. А нас так надолго не хватит, – заметил Мещерский. – Ну просидим тут. А эта мадам- мачеха никуда с места не сдвинется. Тогда что же – и завтра тут торчать?
Спрашивал он риторически, но адресовался явно к Кате. Она помалкивала. Вчерашний план, такой ясный и простой в пылу ночного жаркого спора, сегодняшним утром представлялся ей уже совершеннейшей нелепостью. Собственно, и плана-то никакого не было. Они просто сидели втроем в машине в осеннем лесу на обочине дороги. Ждали неизвестно чего и кого. Кравченко потянулся с заднего сиденья, включил магнитолу – попал на какую-то молодежную радиостанцию. В салоне зазвучал голос Кирилла Бокова – нежная песенка «Не люби меня, я уже не твой». У Кати внезапно зашипало в глазах. Можно прослушивать какие угодно диктофонные записи, опрашивать каких угодно свидетелей, думать что угодно про мотивы, про причины, про версии, озаряться гениальными оперативными догадками, но… Голос того, кого уже не было на этом свете, пел простенькую попсовую мелодию, незатейливые слова: «Нет, нет, не люби, я уже не твой» – и все как-то сразу уходило на второй план.
– Выключи, – попросила Катя.
Кравченко поискал другие радиостанции. В салон просочился Лещенко, потом Кикабидзе, затем Лайма Вайкуле, за ней какая-то никем не узнанная девочка с тоненьким голосом чебурашки, потом Бутусов с песенкой про графа Наф-Нафа.
– Это оставить?
Катя не ответила. Ей было все равно. Они ведь приехали сюда не на пикник с музыкой.
В восемь часов ворота открылись, и на бетонку вырулил «Мерседес». Кравченко взял бинокль:
