Вымытый, выбритый, надушенный Кравченко деловито рылся в сумках. Достал свитер, новые джинсы, примерил.
– Все наряжаемся? – поддел его Мещерский. – Жаждешь впечатление произвести?
– А ты «Телохранитель» смотрел? – Кравченко с шумом задвинул зеркало-дверь шкафа-купе. – Звезды имеют привычку класть глаз на своих вышибал.
– Эх, Вадя, сдается мне, что вышибалы тут как раз люди лишние.
– Это почему?
Мещерский пожал плечами. Объяснять было бы долго и неинтересно: чувства его вдруг кардинально изменились. Еще вчера на той темной дороге, у убитого кем-то зверским способом пьянчужки, будущее вырисовывалось хоть и в неопределенных, но мрачно-романтических красках: наследство, беззащитная женщина, талант, музыка Верди, алчные родственники. А тут – утреннее солнце ли виновато, этот бультерьер-альбинос с нелепым именем Мандарин, или эта толстая скандалистка, конфликтующая с ящиком, – но вся романтика как-то враз улетучилась. Стало просто смешно и досадно: кинулись вы, Сергей Юрьевич, на защиту слабых, смущенный, а точнее,
– Кормят тут, интересно, как? По часам или нет? – прервал его грустные думы Кравченко. – Жрать хочу, как мамонт. И ненавижу, когда по часам пичкают. Мое Чучело трапезует когда хочет, а хочет всегда. Ну и я привык. А тут церемониться придется. Кстати, Серж, пока ты дрых, я, между прочим, все окрестности здесь облазил. Дом классный и участочек ухоженный, они, видно, садовника сюда приглашали и архитектора не раз. А вообще дач тут мало – три дома всего обитаемы. В других хозяева отсутствуют. Но на том берегу озера стройка так и кипит. Сеньоры замки возводят. Такие избушки, какой тебе Бад-Халль. Территория большая: тут тебе и лесок сосновый, и озеро, два теннисных корта, котельная с водокачкой. Кстати, почти на всех дачах – спутниковые антенны. И весь этот парадиз заборищем обнесен. И действительно камеры по периметру. Так что не побалуешь тут.
– Ты психа, что ли, спозаранку выслеживал? – Мещерский начал одеваться. – Зря старался. Примет, увы, не сообщено.
– На черта мне этот псих. Это пусть моя милиция, которая меня бережет, пашет. Это я для самообразования обстановку изучал.
– Ничего нам тут изучать не надо. Я же сказал, Вадя, с телохранительством нашим… в общем…
– Да почему?
– Предчувствие, – Мещерский посмотрел на часы. – Ну идем. Думаю, опаздывать здесь не принято.
Завтракали обильно и чинно за похожим на футбольное поле столом в столовой. Зверева завтракать не вышла. Майя Тихоновна сообщила, что та плохо спала ночь и задремала только под утро, приняв снотворное. Зато приятели познакомились со всеми домочадцами.
Кроме известных уже лиц – братьев Шиповых, экспансивной аккомпаниаторши, грузного молодца по имени Дмитрий (фамилия его оказалась Корсаков – «Увы, не Римский», – уточнил он шутливо) и секретаря, за столом сидели Алиса и Петр Новлянские – дети первого мужа певицы. Весьма великовозрастные дети – оба субтильные, белобрысые, похожие на белых мышей (как позже резюмировал Кравченко). Алисе можно было со спокойной совестью дать лет тридцать. «Пожилая девушка», – снова съязвил Кравченко (до такой степени разочаровал его этот тип: отложной воротничок вокруг тощей шейки, безбровое треугольное личико с очень нежной малокровной кожей, пухлыми складочками в уголках губ и тонкими пепельными волосами, собранными в куцый хвостик на затылке). Брат ее выглядел года на два моложе и несколько крепче: этакий прилизанный столичный «яппи». Только вот деловой костюм сменил на отдыхе на дорогой фланелевый блузон и брюки известной спортивной фирмы. Брат и сестра держали себя вежливо и подчеркнуто любезно с приезжими.
А вот их сосед даже не давал себе труда казаться гостеприимным. Это был младший брат хозяйки дома Григорий Зверев – холеный сорокалетний красавец, облаченный, несмотря на солнечный, почти летний день, в черную рубашку и черные узкие джинсы. Мещерского он сразу же остро заинтересовал, потому что, как и его знаменитая сестра, тоже обладал великолепным голосом. Однако применение этого божьего дара было у Григория Зверева совершенно иным. Мещерский, да и все остальные частенько слышали его неповторимый хрипловато-бархатный баритон по телевизору: Зверев дублировал художественные фильмы. И как – заслушаешься!
Мещерский никак не ожидал, что этот актер-невидимка окажется таким потрясающим мужиком. «Ему б в Голливуде впору сниматься, а не в микрофон дудеть, – украдкой шепнул приятелю и Кравченко, несколько стушевавшийся перед этим воплощением мужественности и шарма. – Имел бы Шарон Стоун в натуре, а то все только за Майклом Дугласом повторяет». На новоприбывших Зверев никак не отреагировал. Ему, видимо, было наплевать, кто приезжает в гости к его сестре и зачем.
Сообщение Файруза о вчерашнем убийстве на дороге произвело настоящую сенсацию. Все зашумели, загалдели наперебой, вопросы так и посыпались градом: как, что, чем убили? А замечание Кравченко о сбежавшем психически больном заставило Алису болезненно пискнуть, Майю Тихоновну задать басом сакраментальный вопрос: «Но они все-таки ищут идиота или только притворяются?», а Александру Порфирьевну – сухощавую опрятную пожилую даму в полосатой пижаме и цветастом фартуке, постоянно курившую сигарету за сигаретой, – заметить, «что
– Действительно, много сумасшедших развелось. Слишком, – заметил Петр Новлянский, подливая себе кофе. – Сумасшедших и самоубийц. Это как эпидемия сейчас.
– Жизнь, значит, дрянь. – Андрей Шипов, молчавший почти весь завтрак, выдал это так, словно Америку открыл, и за столом тут же умолкли. – Интересно, а что предпочтительнее? – продолжил он внятно и громко. – Свихнуться или наложить на себя руки?
– А это смотря для кого, Андрюша, – задушевно откликнулся Зверев. – По мне, так лучше не мозолить глаза.
– Кому?
– Тем, кто тебя любит и кому это может быть неприятно.
– А кому