Анчар
Прогулялись они не дальше, чем за угол дома. Там на лужайке, обсаженной туями, среди густо разросшихся кустов сирени под полосатым тентом полукругом стояли плетеные кресла, низкий столик и два уютнейших дивана-качелей, обтянутых фиолетовой тканью. Диваны казались такими мягкими, покойными. И качаться на них в солнечный день, прислушиваясь к шелесту листвы и пению птиц, было, вероятно, весьма приятно. Кравченко плюхнулся на диван. Тот заскрипел, алюминиевые опоры его дрогнули, подались. Кравченко уперся каблуками в землю.
– Ну и что скажешь?
Мещерский придвинул плетеное кресло так, чтобы сесть в тени тента.
– А что я могу сказать тебе, Вадя?
– Метко ее братца тут окрестили: Князь Таврический – и вправду ведет он себя соответственно.
– Я б его окрестил Павлин Таврический.
– А кстати, Павлин Иваныч весьма бесцеремонно пытался нас растормошить. Но и сам разоткровенничался – насколько искренне только вот. Но факт сам по себе примечательный. Посчитал, что мы знаем о происшедшем больше остальных. Наивный малый, а?
– Если отбросить кое-какие обстоятельства, мы с тобой, Вадя, действительно знаем об убийстве Шипова несколько больше других. Мы ведь, в конце концов, созерцали место происшествия.
– А ты думаешь, никто из этих, – Кравченко кивнул на дом, –
Мещерский молчал.
– Итак, основных версий может быть только две, – продолжил Кравченко, покачиваясь на диване. – Либо Шипова пришиб беженец из дурдома, либо с ним покончил кто-то из тех, кто вот уже третьи сутки подряд желает нам доброго утра за завтраком. Тебе какая версия больше нравится? Молчишь. А ведь это я логически развиваю твой эмоциональный ночной возглас: «Я так и знал, что-то случится». Вот и случилось.
– Умное умозаключение.
– Какое умею, такое и делаю.
– Ничего мы не делаем, Вадя. Ни черта! Это-то меня и тревожит больше всего.
– А я в детективы-добровольцы пока еще ни к кому не нанимался. Понаслышке знаю: наипаскуднейшее это занятие.
Мещерский отвернулся.
– А Елена Александровна, между прочим, действительно с самого начала о чем-то догадывалась, факт, – продолжал Кравченко. – Многое я бы отдал, чтобы узнать, что она там тебе недорассказала. И лопух ты, Серега! У родной бабки не мог ничего выудить толкового!
– Я в эти дела с мистической белибердой не вникаю.
– Но ты сам сказал: «Я так и знал».
– А, – Мещерский отмахнулся. – С тобой говорить иногда невозможно.
– Это потому, что я всегда прав. А знаешь что? – Кравченко растекся по дивану, точно огромная медуза. – После беседы с Павлином Иванычем кое-что мне тут представилось в несколько ином свете, чем раньше. Препротивный он мужичок, а?
– Тебя раздражает то, что он известный актер и, что греха таить, писаный красавец, не чета нам с тобой.
– Я так мелко не плаваю, мон шер, запомни. Не в этом дело. Просто кое на кого я тут иными глазами начал поглядывать.
– Наверняка на девицу Алису, – фыркнул Мещерский.
Кравченко улыбнулся.
– Вот познакомились мы тут с совершенно посторонними нам людьми, – сказал он задумчиво. – Посидели за одним столом, выпили рюмку-другую. Но ведь и понятия не имели, в какие отношения вступим с ними в самом недалеком будущем.
– Ни в какие отношения мы пока ни с кем не вступали.
– Ошибаешься, брат. Узелочек уже завязался. И сдается мне, завязали его намеренно именно тогда, за столом, в первый наш вечер, когда мы, вернее, ты…
– Вернее, ты, Вадя.
– Ну да, когда мы
– Я так не считаю. К тому же тогда первую скрипку за столом играл Файруз. Именно он первым начал рассказывать об убитом. Мы только уточняли факты.
Кравченко поднял брови:
– Мы им рассказали все, и весьма подробно. Вот в чем дело. Возник прецедент. А им мог кто-то воспользоваться в своих целях. Ну ладно, эти выводы еще вилами на воде писаны, нечего пока гадать. Ты вот лучше скажи: кто тебя тут сейчас больше всех интересует? Только честно.
– Честно? – Мещерский почесал подбородок. – Естественно, ОНА.
– А кроме нее?
