И Стив отступил. Пальцы его разжались, и только после этого Габриэла позволила себе медленно опуститься на пол. Она почти ничего не видела и ждала еще одного удара, чтобы из последних сил вцепиться зубами в его руку или ногу — вцепиться и не отпускать до конца, пока хватит сил и самой жизни, но удара не последовало. Вместо этого она услышала негромкий хлопок двери и поняла, что Стив бежал.
Габриэла не знала, победила она или проиграла в этой последней схватке, но это было уже не важно. Главное, что все, кто в разное время хотел так или иначе сломать ее, не добились успеха. Ее мать, отец, Джо, Стив — все они пытались убить ее, но не сумели. Каждый из них в свое время прилагал огромные усилия, чтобы овладеть ее духом и погасить его, как гасят свечу. Но этот маленький огонек мигал, дрожал, проскальзывал сквозь пальцы и не давался им в руки.
Значит, она все-таки победила?..
Габриэла слабо пошевелилась и перекатилась на спину. Взгляд ее залитых кровью глаз устремился в потолок, и она неожиданно увидела Джо, который снова манил ее за собой, протягивая руку. Габриэла отвернулась от него.
Она отвернулась — и сошла во тьму одна.
Глава 11
Габриэлу обнаружила миссис Розенштейн. Поднимаясь к себе мимо квартиры профессора, она обратила внимание, что дверь слегка приоткрыта. В кабинете она увидела опрокинутую мебель, кровавые пятна на полу и распростертое возле стола тело. Поначалу миссис Розенштейн даже не узнала Габриэлу: ее лицо было разбито, чудесные светлые волосы намокли от крови, на шее отпечатались четкие следы пальцев. Габриэла лежала в такой неестественной позе, что миссис Розенштейн решила, что она мертва.
На ее крики сбежался весь дом. Один из пансионеров тут же бросился звонить в «Скорую», но оказалось, что телефонная розетка вырвана из стены (профессор был единственным жильцом, у которого был собственный телефонный номер). В конце концов «Скорую» вызвали с общего телефона, но несколько минут, которые потребовались врачам, чтобы добраться до Восемьдесят восьмой улицы, показались обитателям пансиона часами. Они уже знали, что Габриэла жива. Старый адвокат нащупал у нее на шее слабый пульс, однако всем было ясно, что в любой момент девушка может скончаться. Кто-то зверски избил ее, причем большинство ударов пришлось по голове.
— У бедняжки может быть серьезное сотрясение, — шепнула мадам Босличкова одному из пансионеров и залилась слезами. Тут могли быть самые печальные последствия. Мысль о том, что Габриэла — такая красивая и молодая — может до конца своих дней пролежать в коме, казалась ей невыносимой.
«Кто мог это сделать?» — этот вопрос они задавали друг другу, но никто не знал на него ответа. Лишь мадам Босличкова сразу заподозрила Стива, но, когда она отправилась проверить свою догадку, оказалось, что все его вещи на месте. «Значит, это не он», — подумала хозяйка с некоторым облегчением, но перед ней сразу же встала другая проблема: как рассказать Стиву о том, что случилось с Габриэлой? Она не могла на это решиться, да и никто другой — тоже.
Размышления мадам Босличковой были прерваны появлением полиции и бригады «Скорой помощи». Бегло осмотрев Габриэлу, санитары тотчас же уложили ее на носилки и понесли в машину. Все это заняло меньше, чем две минуты. Не успели пансионеры опомниться, как «Скорая» уже умчалась, и сирена ее затихла в отдалении.
На этот раз Габриэла не слышала ни пронзительного воя сирены, ни голосов врачей. Она была в таком глубоком обмороке, что не чувствовала никакой боли, и ничей призрак не осмелился последовать за ней в ту безгласную мглу, в которую она погрузилась вскоре после того, как Стив оставил ее и бежал.
В травматологическом отделении больницы уже ждали дежурный врач и целая бригада специалистов, однако им пришлось изрядно потрудиться, прежде чем они сумели более или менее привести Габриэлу в порядок. Сломанную руку поместили в лубок, треснувшие ребра скрепили широким пластырем, открытые раны зашили хирургическими нитками, синяки обработали холодом и специальной мазью, однако больше всего врачей беспокоило, насколько сильно пострадал мозг. Вскоре стало ясно — внутрймозговая гематома привела к сдавливанию мозга. Теперь все зависело оттого, насколько скоро спадет опухоль и сумеет ли мозг справиться с ее последствиями.
В конце концов травматологи уступили Габриэлу пластическому хирургу, который занялся ее лицом. У Габриэлы были рассечены бровь и подбородок, однако хирургу удалось зашить эти раны, и он почти не сомневался, что в конце концов не останется даже шрамов. Не мог он не заметить и синяков на шее девушки, поэтому сразу после операции хирург зашел поговорить об этом с дежурным травматологом.
— Ее хорошо отделали, Питер, — сказал он, открывая исписанный невозможными каракулями больничный листок Габриэлы и занося туда свой анамнез. — Ты обратил внимание на пальчики на шее?
Питер Мейсон кивнул. Он принимал Габриэлу, и он же оказывал ей первую помощь, прежде чем передать ее ортопеду и хирургу.
— Похоже, она кого-то здорово разозлила, — сказал хирург. Он был опытным, много повидавшим в своей жизни врачом, но даже он удивлялся, как Габриэла осталась в живых.
— Ерунда, — без улыбки отозвался Питер. — Должно быть, забыла подать мужу тапочки или снова пересолила суп. Все как всегда.
Это была мрачная шутка, но именно такой юмор помогал врачам-травматологам не сойти с ума. Им приходилось видеть слишком много страшного: пострадавшие в автомобильных авариях, бросившиеся из окна самоубийцы, жертвы преступников — все они попадали сюда, и врачам далеко не всегда удавалось выиграть схватку за жизнь. Иногда в приемный покой попадали дети, и тогда сохранить спокойствие бывало особенно трудно. Каждый молодой врач, попавший в отделение травматологии, либо очень быстро расставался со своими иллюзиями, либо уходил. Питер предпочел остаться, хотя это обошлось ему не дешево.
— Так копы видели пальчики у нее на шее? — повторил свой вопрос хирург, закрывая больничный листок.
— После того, как ей взяли руку в гипс, полиция сделала несколько фотографий. Сейчас, кстати, девочка выглядит гораздо приличнее. Посмотрел бы ты, на что она была похожа, когда ее только что доставили.
— Могу себе представить, — вздохнул хирург и, помолчав, добавил:
— Как думаешь, она выкарабкается?
Питер Мейсон ненадолго задумался. Список внутренних повреждений состоял почти из трех десятков пунктов, а еще не до конца просохшие рентгенограммы показывали не только новые переломы, но и множество старых, давно заживших. У Питера сложилось впечатление, что мисс Харрисон когда-то побывала в серьезной автомобильной аварии. Левый глаз у нее был поврежден, одна почка перестала функционировать. Слава богу, хоть череп цел. Но сотрясение, судя по всему, было серьезное.
— Думаю, выкарабкается, — ответил Питер, хотя на самом деле у него были все основания сомневаться. Самым главным препятствием на пути к выздоровлению была все же внутримозговая гематома. Габриэла могла на всю жизнь остаться совершенно беспомощной, полупарализованной идиоткой, не способной самостоятельно ни есть, ни пить и соображающей не больше, чем понимает кочан капусты на грядке. В этом случае для нее было бы лучше умереть на операционном столе.
— Надеюсь, они схватят того сукиного сына, который сделал это, — с чувством произнес хирург и, сбросив в мусорный бак резиновые перчатки, стал мыть руки. Его смена закончилась, и он собирался домой, ужинать.
— Это наверняка любовничек постарался, — сквозь зубы пробормотал Питер. Сожители и мужья, напившись или приревновав, часто срывались по поводу и без повода и вымещали на подругах свою собственную ущербность. Они готовы были убить, лишь бы успокоить свое собственное эго — за десять лет работы в травматологии Питер не раз сталкивался с подобными случаями.
Самому ему было тридцать пять лет. Два года назад он развелся с женой, которая в один прекрасный день просто сказала ему, что не может больше выносить его бесконечных дежурств, его постоянной озабоченности состоянием больных и специфического юмора. Он и сам начинал бояться, что становится циничным, черствым, угрюмым, но ничего с собой поделать не мог. Удивлялся он только одному — тому, как Лилиан хватило терпения на целых пять лет. Ему выпадали редкие выходные, да и то его могли каждую
