— Взвалила на меня все, а сама раз — и улизнула. На целый год! Наплевать тебе было, что я беременна, что мне нужна помощь, что… Э, какая разница! :
— Для меня — большая разница, Анни, — мрачно произнесла Одри. — Когда я уезжала, у меня была сестра. А теперь, как я вижу, у меня ее нет. Я думала, мы с тобой близкие люди и ты понимаешь, что мне необходимо было уехать. Все эти дела, которые ты перечислила, это твои заботы, а не мои.
— Раньше были твои.
— О том-то и речь. Тебе пора уже было самой управляться со своими делами… И Харкорт этого хотел…
— К черту Харкорта. — Аннабел опрокинула в рот рюмку и пошла к двери. У порога она оглянулась через плечо на Одри. — И тебя тоже к черту, если на то пошло. Ты целый год знать меня не хотела, а теперь и я тебя знать не хочу!
Глава 22
Первое время по возвращении Одри словно знакомилась заново со всем здешним укладом жизни. Все как будто изменилось — ив доме деда, и вокруг в мире. Как будто она прожила этот год на другой планете.
Экономическое положение в Америке улучшилось, об этом можно было судить и по тем переменам, которые Одри заметила в Сан-Франциско: город похорошел и выглядел процветающим.
Дед, правда, по-прежнему ругал Рузвельта и его еженедельные выступления по радио называл «дурацкими», а на замечание Одри, что страна, похоже, оправилась после депрессии, угрюмо посулил: «Погоди, еще увидишь».
Через несколько дней после ее приезда появились сообщения о кровавой нацистской чистке в Германии, жертвами которой оказались все, кто якобы злоумышлял против Гитлера, а таких оказалось свыше ста человек. Второго августа скончался президент Германии Гинденбург, и через две недели на президентских выборах победу одержал Адольф Гитлер, сохранивший и прежний титул — фюрер. Была создана самолетная компания «Эр Франс», в Штатах появились внутренние и континентальные авиалинии. Из страны в страну пошли новые поезда, хотя ни один из них по-прежнему не мог тягаться изяществом и добротной элегантностью с «Восточным экспрессом». У Одри голова шла кругом от этой череды сообщений — надо было за всем следить, да еще восполнять прошлогодние пробелы.
Однако больше всего изменилась сама Одри. Сан-Франциско стал казаться ей глубокой провинцией, и здешняя жизнь уже не захватывала ее целиком. Постоянные разговоры и пересуды — о нарядах, мужьях, званых ужинах — теперь не занимали ее. Все ее мысли были о Чарльзе, но ответа на отправленные ему два письма Одри не получила. И если раньше она время от времени все-таки предавалась светским развлечениям, то теперь стремилась только к одному: сидеть дома с дедушкой и малышкой. Дед тоже обратил на это внимание. Сначала он приписывал ее затворничество усталости. Но июль подходил к концу, и дед все внимательнее присматривался к Одри. Уже больше месяца, как она возвратилась домой, но до сих пор не повидалась со старыми друзьями. Уж не влюбилась ли его внучка во время путешествия по Востоку? Только бы. Боже упаси, не в азиата какого-нибудь. По временам он все еще с опаской поглядывал на ребенка. Но в личике малышки не было ничего европейского.
Характерная азиатская мордашка, и очень милая. Эдакий улыбчивый, жизнерадостный, добродушный карапуз. Одри не спускала с нее глаз, а дед упорно называл ее Молли.
Аннабел больше в доме деда не появлялась, из газет Одри узнала, что сестра с друзьями отправилась на модный курорт Кармел. Дед вопросов не задавал, хотя и знал об их ссоре.
Одри вообще словно не замечала ничего вокруг, целиком занятая хлопотами, связанными с переездом на лето к озеру.
Дед собирался в этом году провести там всего две-три недели.
Он теперь легко уставал и опасался, что высоко в горах ему будет не по себе. Восемьдесят два года все-таки. Он заметно сдал за последние месяцы, но оставался так же тверд в суждениях. Когда за утренним чаем между ними завязался очередной спор, Одри откинулась на спинку стула и впервые за много недель по-настоящему от души рассмеялась:
— Совсем как в добрые старые времена, верно, дедушка?
Дед тоже не прятал улыбку.
— Ты нисколько не поумнела за этот год. Впрочем, у отца твоего тоже от катания по свету ума не прибавилось. Но у него хоть хватало соображения не привозить с собой чужих младенцев.
Однако сказано это было не всерьез, и Одри только улыбнулась в ответ, а не взвилась, как бывало раньше. Она видела, что дедушка играет с малышкой, когда никого, по его мнению, нет поблизости, и умиляется ее агуканью. Он даже утверждал, будто девчушка уже умеет говорить «деда».
— Нет, ты слышала, Одри… Она сказала «деда»! Сообразительный ребенок!
Но он считал, что Одри взвалила себе на плечи непомерный груз, привезя в свою страну девочку, которая все равно будет здесь чужой.
— Да нет же, дедушка, я ее выращу как родную дочь, — успокаивала его Одри.
Но вот этого-то он как раз и опасался. И однажды вечером, когда они уже жили в летнем доме у озера, между ними состоялся откровенный разговор на эту тему.
— Родная из нее не получится. И потом, ведь ты тогда не сможешь найти себе мужа. Многие будут думать, что это и вправду твой ребенок.
— Ну и что? Какая разница?
Одри уже надоело жить с оглядкой на Людские предрассудки и эгоизм, надоело беспокоиться о том, что скажут знакомые и соседи. В Китае, вспоминала она, ей жилось гораздо проще, там боялись лишь бандитов и наводнений. Разумеется, тяготы той жизни уже подзабылись, ушли из памяти.
— Неужели кому-то жалко уделить Мей Ли немного от благ нормальной, цивилизованной жизни?
— Это потому, что она не такая, как они, детка. Отличие многих отпугивает. Люди во власти предрассудков.
— Но я буду рядом и всегда сумею за нее постоять!
Дед похлопал Одри по руке:
— Ну конечно, детка! Ты обо всех заботишься — и обо мне, и об Анни, и о других. У тебя очень доброе сердце. — Одри впервые слышала от деда такую похвалу и была растрогана. — Пора тебе позаботиться о себе самой, Одри.
Одри тихо рассмеялась. Они сидели с дедом на веранде, дышали чистым горным воздухом и любовались звездами.
— Только не говори мне, что ты тоже беспокоишься, как бы я не осталась старой девой!
А что проку было признаваться в этом? Он слишком хорошо знал, что она все равно распорядится собственной жизнью, как сочтет нужным, особенно когда его не станет. Да и не много на свете мужчин, достойных ее по широте души, ясности мысли, благородству сердца.
Дед взглянул на внучку, она спокойно покачивалась рядом с ним в кресле-качалке. Как выкристаллизовалась за минувший год ее красота! Одри была теперь не просто красива — ее черты освещались еще особым внутренним светом. Она стала необычайно хороша собой, просто глаз не отведешь.
— Ты красивая девушка, Одри. И найдешь себе когда-нибудь достойного мужа.
В эту минуту она чуть было не рассказала деду про Чарльза — удержалась, только чтобы не тревожить его. Он уже стар и немощен, зачем ему упрекать себя за то, что помешал ее замужеству? Нет, она не вправе подвергать его таким терзаниям.
— Не пора ли вернуться в дом, дедушка?
— Да, пожалуй, моя милая.
Малышке исполнилось шесть месяцев, она была улыбчива, жизнерадостна. В тот день, когда они возвращались в город, Молли начала ползать. И в тот же самый день у берегов Нью-Джерси загорелся и перевернулся пассажирский пароход «Замок Морро». В этой ужасной катастрофе погибли сотни людей.
Одри слушала сообщения по радио, жадно читала газеты, где печатались страшные фотоснимки. Но куда более гнетущее впечатление произвело на всю страну событие, которое произошло две недели спустя: у Бруно Рихарда Хауптмана были обнаружены ассигнации, переданные за два года до того в качестве выкупа похитителям ребенка Линдберга. Ребенок Линдберга был, конечно, убит, горе семьи не поддавалось
