сильно истощились. Слишком уж Аннабел была злая, испорченная, слишком много пила, а иной раз проявляла открытую враждебность. — И как долго ты намерена пробыть здесь?
— Может, до тех пор, пока я не найду себе подходящий дом?
— Ты не вопросы мне задавай, а скажи прямо… Ну ладно, пока ты не подыщешь дом, я разрешу тебе побыть здесь, но помни, что ты должна найти для себя этот дом. — Он заметил, как просияла при этих словах Аннабел. — И будь добра, не возлагай чрезмерных обязанностей на свою сестру. — Очень важно было, что дед это сказал, однако он не предусмотрел, что слово «чрезмерных» может быть понято по- разному.
В течение двух последующих часов Аннабел умудрилась поместить детей в комнату Одри. Маленький Уинстон принялся сбрасывать с полок ее книги, а Ханна попыталась влезть к Молли в кроватку, за что и поплатилась — к ужасу Аннабел, хозяйка кроватки до крови укусила сестрицу за большой палец.
— Ах ты, китайское отродье! — завизжала Аннабел, и Одри, не говоря ни слова, ударила ее. Дала звонкую пощечину, и это было как раз то, что требовалось Аннабел — она несколько поутихла. Однако лишь в пять часов Одри смогла закрыть дверь своей спальни, немного отдохнуть и подумать о том, что же произошло у них с Чарли. Невозможно было поверить, что всего лишь несколько часов назад она видела его, говорила с ним. Увидит ли она его еще когда-нибудь? Наверное, нет, никогда. И только сейчас, осознав до конца, что жизнь ее отныне не принадлежит ей, что она заперта в этом доме вместе с дедом и Аннабел, Одри начала всхлипывать, и на подушку покатились слезы.
Когда Одри спустилась в тот вечер к ужину, глаза у нее были красные, но никто этого не заметил. Дедушка думал о чем-то своем, а сестрица потчевала их омерзительными рассказами об изменах Харкорта, и к десерту Одри почувствовала себя совершенно больной. Последующие несколько месяцев в доме творился кошмар. Няньки, которых нанимала Аннабел, долго не задерживались. Они начинали ненавидеть и Аннабел, и ее отпрысков. Других слуг вовсе не радовали приезд родственников и дополнительная работа; Аннабел то и дело куда-то уходила, оставляя своих детей на попечение Одри.
Даже дед помрачнел: как видно, неурядицы в доме угнетали его, он все меньше интересовался маленькой Молли, которая еще совсем недавно дарила ему столько радости. Теперь, казалось, уже ничто не радовало его. Одри никак не могла прийти в себя, сердечная боль не утихала, и только Молли приносила ей хоть какое-то успокоение. Все мысли Одри были о Чарльзе. Она пыталась написать ему, начинала письмо и бросала. Что она ему может сказать, ведь ничего не изменилось и не похоже, что изменится в скором времени. Вдобавок ко всем несчастьям Одри огорчало состояние деда: он явно сдавал, его уже не интересовала политика, теперь он редко брал в руки газету и совсем перестал посещать свой клуб. Одри не раз заговаривала об этом с Аннабел, но та безразлично пропускала все мимо ушей. Она была слишком занята светской жизнью, развлекалась то в компании друзей, то вообще неизвестно с кем. Несколько раз была в опере, посетила все шикарные рестораны в городе, танцевала и думать не хотела ни о дедушке, ни о сестре, ни о собственных детях. На Рождество, когда Аннабел объявила, что проведет праздники со своими друзьями и у нее нет времени пообедать с дедом и Одри, сестра не выдержала.
— Анни, ты могла бы посидеть с ним хотя бы час. Не забудь, он помогает тебе. — Одри говорила ледяным тоном.
— Ну и что? А кому ему еще помогать? Тебе он тоже помогает, вот ты с ним и сидишь. Тебе-то больше нечего делать.
Ничего, кроме презрения, она к своей старшей сестре не испытывала. Всю жизнь сестра заботилась о ней, и она не видела причины, почему что-то должно измениться теперь. Сестра так и осталась старой девой, так ведь? А теперь, когда она обзавелась этой дурацкой маленькой китаянкой, ни один мужчина к ней и не приблизится. Аннабел не церемонилась, рассказывая об этом своим друзьям, даже намекала, что мать девочки скорее всего сама Одри. Одри не обращала внимания на все эти инсинуации. Она любила Мей Ли, будто та и вправду была ей родной дочерью, а на сплетни ей было наплевать. Однако неприятно было наблюдать, как Аннабел губит свою жизнь, крутит романы с кем попало, и сколько она ни говорит с ней, умоляя ее прекратить эту вакханалию, — все бесполезно. Как видно, сестра твердо решила потратить свою жизнь на слабых мужчин и крепкие напитки. В конце концов Одри оставила попытки что-либо изменить, хотя и печально было наблюдать, как рушится жизнь сестры. Развод проходил более чем неприятно, Харкорт несколько раз появлялся в доме, скандалил с Аннабел и ее адвокатами. Дедушка отдал распоряжение дворецкому больше не пускать его в дом, но Харкорт все-таки приходил, и всегда пьяный. Дед не мог больше этого выносить и сказал об этом Одри.
— Да и саму Аннабел переносить трудно, — согласилась Одри. — Очень тебе сочувствую.
— Я должен был бы купить ей где-то дом, — вздохнул дед, — но я слишком стар для таких хлопот. Скоро я покину вас, тогда владелицами дома станете вы обе. Места тут хватит и для вас, и для всех ваших детей, и беленьких, и желтеньких. — Он улыбался. Он оставлял им в совместное владение и дом в Тахо. «Пожалуй, это не самое мудрое решение», — подумала Одри. Она предпочла бы жить одна, все равно в каком доме.
Жизнь в тесном соседстве с Аннабел превратится в сплошное мучение. Но она ничего не сказала деду, только пожурила его: у него нет никаких оснований предаваться мрачным мыслям, сказала она. Но основания были, это Одри видела. Он сильно похудел за последние месяцы, и, когда бы она и Мей Ли ни заходили к нему, днем или перед ужином, они неизменно заставали его спящим. Мей Ли начала ходить. Широко раскрыв горящие восторгом глаза, качаясь из стороны в сторону, она храбро устремлялась к противоположной стене комнаты. В рождественский вечер Одри нарядила Мей Ли в красное бархатное платьице, завязала в ее черных шелковистых волосах атласный красный бант, на ноги надела белые чулочки и крошечные черные туфельки. Какой долгий путь эта девочка проделала из Харбина! С гордостью глядя на малышку, Одри посадила ее деду на колени.
Маленькая Ханна уже спала, Уинстона горничная увела наверх в наказание за то, что он разбил хрустальный графин и испортил деду настроение. Няньки у детей снова не было, Аннабел развлекалась вовсю и почти не бывала дома, и Одри волей-неволей приходилось заботиться и о ее детях.
— Где твоя сестра, Одри? Как-никак, а сегодня Рождество.
— Думаю, ужинает у Стэнтонов.
— Как странно, что не дома, — саркастически заметил дед и нахмурился, глядя на Одри. — Я думаю, Одри, тебе надо перестать быть нянькой для ее отпрысков, стоит ли посвящать им свою жизнь?
— Все уладится, дедушка, Аннабел в конце концов найдет детям няньку.
Но сама Одри уже не верила, что что-то переменится. Надо бы положить этому конец, но как не хотелось скандалов в доме.
Дед ужасно нервничал, когда они с Аннабел начинали выяснять отношения. Теперь он болезненно реагировал на все: на звонок у входной двери, на телефон, на шум проезжающих мимо дома машин. Жаловался, что все слишком быстро двигаются, слишком громко говорят, слишком громко ревут машины за окнами, хотя сам слышал все хуже и хуже. В памяти его сохранился другой, более спокойный и тихий мир, а этот, теперешний, угнетал его.
Одри старалась как могла доставить ему какие-то радости, заботливо ухаживала за ним.
Подыскать хороших домашних слуг было не так легко, не то что в прошлые времена, люди теперь предпочитали работать на промышленных предприятиях и в магазинах, там они чувствовали себя более независимыми. Все чаще Одри отмечала про себя, что сама скребет стену, чистит ковер, пылесосит комнаты. Но сейчас, глядя на нее, никто не сказал бы, что ей приходится выполнять черную работу — красивая, в темно-синем вечернем платье, она сидела у камина рядом с дремлющим Эдвардом Рисколлом. Няня отнесла Мей Ли наверх, а они еще долго сидели у камина. Одри потягивала херес и вспоминала прошедший год, Китай, как она пела с детьми в приюте рождественские гимны.
Мысли ее обратились к Чарли. Где он сейчас? Скорее всего уже в Египте. Сердце защемило от боли, теперь она точно знала, что все кончено. После его отъезда она сняла его кольцо и бережно спрятала в шкатулку с драгоценностями. От Джеймса и Ви пришла рождественская открытка, о Чарли в ней не было ни слова.
Они только написали, что надеются увидеться с Одри в 1935 году и ждут ее летом у себя на Антибе. Как ей хотелось поехать к ним! Но дедушку она не оставит одного, он стал совсем беспомощным.
На Мартовские иды Мей Ли исполнился год, а спустя два дня с Эдвардом Рисколлом случился удар — парализовало левую сторону, и он потерял речь. С мукой в глазах он смотрел, как Одри тихо двигается по
