романов: он живет! Я надеюсь, Темпест, что ваша книга будет пользоваться такой же жизненностью.
Тут лорд Эльтон, который более или менее мрачно размышлял над стаканом вина, с тех пор, как я объявил о покупке Виллосмира, пробудился от задумчивости.
— Что я слышу! — воскликнул он, — не хотите ли вы мне сказать, что вы написали роман, м-р Темпест? («Возможно ли, чтоб он не заметил бросающиеся в глаза в каждой газете рекламы моей книги?» — подумал я с негодованием). Зачем это вам, с вашим колоссальным состоянием?
— Он жаждет славы! — сказал Лючио, как мне показалось, полунасмешливо.
— Но вы достигли славы! — заявил выразительно граф, — в настоящее время все знают вас.
— Ах, мой дорогой лорд, этого недостаточно для стремлений моего друга! — ответил Лючио за меня, и его глаза подернулись той таинственной тенью скорби и презрения, которая часто заволакивала их блеск. — Его особенно не интересует «колоссальное состояние», потому что оно ни на йоту не поднимет его выше клена по дороге в королевский дворец. Он хотел бы возвыситься над заурядным человеком. И кто обвинит его? Я хотел бы известности за то качество, что называется гением, — за высокие мысли, поэзию, божественные инстинкты и пророческие зондирования сердца человеческого; словом, за силу пера. Обыкновенно бедняки одарены этой силой, которую нельзя купить за деньги, этой независимостью в поступках, свободой мнения, а что дает богатство? Возможность тратить его или копить. Но Темпест намеревался соединить в себе две самые противоположные силы природы — гений и деньги, или, другими словами, Бога и Мамону.
Леди Сибилла повернула голову ко мне; ее красивое лицо выражало сомнение и удивление.
— Я боюсь, — сказала она, — что требования общества отнимут у вас слишком много времени для того, чтобы продолжать писать книги. Я помню, вы сказали мне тогда вечером, что печатаете роман. Вы были прежде автором по профессии?
Внутри меня зашевелилось чувство гнева и обиды. Был ли я настоящим «автором» до сего времени? Нет, я никогда им не был. Я только был скитающимся наемным писателем, по временам приглашенным написать статью «на заказ», на первый попавшийся сюжет, без видимой перспективы подняться с этой низкой и грязной ступени литературной лестницы. Я почувствовал, что покраснел, потом побледнел, и я видел, как пристально смотрел на меня Лючио.
— Я теперь автор, леди Сибилла, — сказал я наконец, — и я надеюсь, что скоро докажу свое право называться им. По моему мнению, звание «автор» заслуживает большой гордости, и я не думаю, что требования общества помешают мне следовать литературной профессии, которую я считаю высшей на свете.
Лорд Эльтон беспокойно задвигался на стуле.
— Но ваши родные, — сказал он, — ваша семья — они также литераторы?
— Из моей семьи никого нет в живых, — ответил я несколько резко, — мой отец был Джон Темпест из Рексмура.
— В самом деле! (И лицо графа просияло). Господи! Ведь я встречал его часто на охоте много лет тому назад. Вы происходите из прекрасного старого рода, сэр! Темпесты из Рексмура известны и почитаемы в хрониках графства.
Я ничего не ответил, но чувствовал легкий прилив раздражения, хотя сам не мог себе уяснить — почему.
— Невольно удивляешься, — сказал Лючио мягким ласкающим тоном, — когда человек происходит из хорошей английской фамилии — явная причина для гордости, — и кроме того имеет большое состояние для поддержки своего высокого рода, зачем ему биться за литературные почести! Вы слишком скромны в своих желаниях, Темпест! Вы, сидящий так высоко на банковых билетах и слитках золота, со славой блестящей хроники позади, вы еще наклоняетесь, чтобы поднять лавры! Фи, мой друг! Вы унижаете себя этим желанием присоединиться к компании бессмертных!
Несмотря на его иронический тон, замеченный обществом, я видел, что своей особенной манерой он защищал литературу, и я почувствовал к нему благодарность. Граф выглядел немного скучным.
— Все это прекрасно, — сказал он, — но у мра Темпеста нет нужды писать, чтоб зарабатывать средства к существованию.
— Можно любить дело только ради дела! — воскликнул я. — Например, эта Мэвис Клер, о которой вы говорили, разве она женщина нуждающаяся?
— Мэвис Клер не имеет ни одного пенни, кроме того, что зарабатывает, — сказал лорд Эльтон. — Я думаю, если б она не писала, то умерла бы с голода.
Дайана Чесней засмеялась.
— В настоящее время она далека от голодной смерти, — заметила она, и ее карие глаза искрились. — Она горда, как самые гордые; катается в парке в своей коляске на лучшей паре в стране и знакома со всей аристократией. Я слышала, что она — прекрасная деловая женщина и конкурирует с издателями.
— Я бы усомнился в этом! — прерывисто засмеялся граф. — Надо быть самим дьяволом, чтоб конкурировать с издателями.
— Вы правы, — сказал Лючио. — Я думаю, что в переменных «фазах» или переселениях души в различные земные формы дьявол (если он существует) часто становится издателем, и в особенности доброжелательным издателем для разнообразия!
Мы все улыбнулись.
— Я не могу представить себе, чтоб Мэвис Клер могла конкурировать с кемнибудь или в чемнибудь, — сказала леди Сибилла. — Конечно, она не богата, но она тратит деньги умно и с пользой. Я не знаю ее лично, о чем жалею, но читала ее книги, которые написаны совершенно не банально. Она самое независимое существо, чрезвычайно равнодушное к мнениям.
— Должно быть, она очень дурна собой, — заметил я. — Некрасивые женщины всегда стремятся сделать нечто более или менее поразительное, чтобы привлечь внимание, в котором иначе им отказывают.
— Верно, но это неприменимо к мисс Клер. Она хорошенькая и притом умеет одеваться.
— Такое качество в литературной женщине! — воскликнула Дайана Чесней. — Они обыкновенно дурны и безвкусно одеты!
— Большинство культурных людей, — продолжала леди Сибилла, — из нашего круга, во всяком случае, смотрят на мисс Клер как на исключение, выходящее из ряда обыкновенных авторов. Она очаровательна сама, как и ее книги, и бывает везде. Она пишет с вдохновением и всегда скажет чтонибудь новое.
— За это, конечно, все критики нападают на нее? — спросил Лючио.
— О, безусловно! Но мы никогда не читаем критику.
— Надеюсь, что и никто другой, — сказал граф со смехом, — кроме самих господ, пишущих ее! Хахаха! Я называю наглостью, простите за выражение, осмеливаться учить меня, что я должен читать или что я должен делать. Я в состоянии составить свое собственное суждение о написанной книге. И я избегаю всех отвратительных «новых» поэтов, избегаю их, как ада, сэр, хаха! Все, кроме «нового» поэта; старые достаточно хороши для меня! Да, сэр, эти критики, что так важничают, в большинстве случаев несовершеннолетние, полуобразованные мальчишки, которые за пару гиней в неделю берутся сообщать публике, что они думают о такойто книге, как будто бы ктонибудь интересуется их незрелыми мнениями. Смешно, поистине смешно! Я дивлюсь, за кого они принимают публику! Редакторы ответственных журналов должны знать лучше это дело и не поручать его молодым хлыщам только ради того, что они дешевы.
В этот момент вошел дворецкий и, став сзади графа, прошептал ему несколько слов. Граф нахмурился, затем обратился к своей свояченице.
— Шарлотта, леди Эльтон прислала сказать, что она сойдет сегодня в гостиную. Может быть, вы пойдете взглянуть, чтобы поудобнее ее устроить.
И когда мисс Шарлотта встала, он повернулся к нам, говоря:
— Моя жена редко бывает в состоянии видеть гостей, но сегодня она чувствует себя лучше и хочет маленькой перемены от однообразия своей комнаты. Было бы очень любезно с вашей стороны, господа, занять ее: она не может много говорить, но ее зрение и слух превосходны, и она интересуется всем, что происходит. Господи, Боже мой!
И он тяжело вздохнул.
