Я, так сказать, скачу передовым, устраиваю дела (надо же осмотреться), меблирую квартиру... В ноябре декабре ты приезжаешь в Париж, прямо в свое гнездышко... Но как я буду тосковать по тебе! .Детка моя...
- Нет, Николай, я совсем не поеду в Париж...
- Почему?..
- Я не люблю тебя.
- Постой, постой! - Он замигал рыжими ресницами, вдруг изменился в лице, провел рукой по лбу. - Ну да, ты - о том разговоре в библиотеке. Чепуха, мелочи! Я люблю тебя, прямо помираю. У тебя прескверный характер, должен тебе сказать. Молчишь, и вдруг - бац! Сонюрочка! - Он нагнулся и поцеловал ее в пробор. - Ну, моя детка незабвенная. Поди поговори с папой.
Упрямым движением она освободила темя от его поцелуя.
- Я не люблю тебя. Уезжай, куда хочешь. Николай Николаевич молча стоял за ее спиной.
Сонечка глубоко засунула руки в ящик, вытащила кучу шуршащих платьев, положила их на колени. Ее затылок с чистеньким пробором в русых волосах был упрямый и неподкупный.
- Я понимаю - у тебя настроение. Но настроение настроением, а мне нужно ехать к месту службы. Прошу тебя, Соня, поговори с отцом, - у меня три рубля тридцать копеек...
- Я не люблю тебя, Николай, - в третий раз тихоньким, но твердым голосом сказала Сонечка.
- Тьфу! - Николай Николаевич даже плюнул, подумал: 'Народится же на свет такая дура...' Хлопнул дверью и пошел вниз.
Когда удалились шага мужа, Сонечка уронила руки на кучу прабабушкиных робронов, пахнущих пачулей, и, не сдерживаясь больше, принялась плакать. Слезы капали часто, обильные, крупные, точно капли дождя с листьев. Она не вытирала их и не жалела.
Тесть, как и надо было ожидать, сидел в столовой на диванчике и нюхал табак. Николай Николаевич крупными шагами озабоченно подошел к нему и показал телеграмму,
Илья Леонтьевич прочел и ни особенной радости, ни изумления не выразил.
- Ну что же, очень хорошо. Когда думаете ехать?
- Я, если позволите, еду завтра - передовым... Жена думает задержаться некоторое время... Я - завтра, если...
- Вот как, - не вместе едете?
- Нет... Я - передовым... То-се... Квартиру присмотреть... Суета... То-се...
Николай Николаевич замолчал, надул щеки. Пальцы у него на руках и ногах замерзли. Тесть постукивал по лубяной табакерке.
- Ну, ну, - сказал он тихо, - это дело ваше. Новое поколение, новые нравы. Дело ваше. -Вы верующий, Николай Николаевич?
- Я? - Смольков даже вздрогнул.
- Богу на ночь молитесь?
- Молюсь... Бывает, иногда манкирую...
- В церковь ходите?..
- Бывал.
- Вы простите меня, старика, давно я хотел побеседовать с вами на эту тему. Все откладывал, - грешен в нерадении... Завтра уедете, бог знает, когда увидимся. Но вы муж моей дочери, ее духовный водитель..,
У Николая Николаевича сразу же заболел низ живота, заскулило во всем теле невыносимо...
- Дорогой тесть, на минуту, простите прерву вас... - Он выкрикнул это так отчаянно, что Илья Леонтьевич поднял брови и посмотрел на него. Дорогой тесть... Я чертовски в глупом положении.., Не рассчитал, были чертовские расходы. Осталось три рубля с мелочью... Глупо. Что?
- Денег вам нужно?
- Да, да... Именно, именно. Чертовски...
- Каким же образом я могу вам дать денег, - не понимаю еще.
- Сонечка говорила, вы сами писали относительно Сосновки...
- Да, я писал. Но Сосновка принадлежит Софье Ильиничне... К тому же доход с этого имения весь вложен в обсеменение полей, в запашку пара и в покупку рогатого скота... Я рассчитывал, признаться, что вы здесь зазимуете. А вдруг - Париж. Денег? Надо было месяца за два предупредить. Какие же в деревне деньги?.. Удивлен чрезвычайно...
Посиневшими губами Николай Николаевич пролепетал:
- А если векселей?
Илья Леонтьевич поднялся с дивана и опять сел. У Николая Николаевича ходили огненные круги перед глазами. Тесть сказал:
- Вы хотите выдать вексель Софье Ильиничне? Но у нее денег нет...
- Знаю, но если, дорогой тесть, сделать так: я дам вексель моей жене, она же в свою очередь даст на таковую же сумму вексель вам... Деньга дадите, собственно, вы... Это страшно, страшно просто. Что?
Илья Леонтьевич был сбит с толку и проговорил упавшим голосом:
- Посмотрим, какова будет воля Софьи Ильиничны.
Сонечка, как и надо было ожидать, сказала мужу: 'Ради бога, все, что тебе будет угодно'. Тогда Илья Леонтьевич заявил, что у него нет вексельной бумаги и поэтому придется гнать в город за бумагой, мучить по распутице лошадей и людей. Но в чемодане Николая Николаевича оказалась вексельная бумага, возил он ее с собой на случай, Затем серьезная разноголосица с тестем вышла из-за суммы, говорили об этом до сумерек. Наконец оба векселя были подписаны (на три тысячи семьсот рублей). Илья Леонтьевич щелкал у себя в кабинете счетами, рвал какие-то бумажки. Переслюнив и отсчитав деньги, перевязав их бечевочкой крест-накрест, он пошел наверх, к молодым. Сонечка, склонясь у свечи, пришивала пуговицу к рубашке мужа. Николай Николаевич жевал папироску, шагал по комнате под низким потолком, совал в чемодан колодки от башмаков. Увидев тестя и, особенно, в руках его пачку денег, он нагнул голову, как будто говоря: 'Нет, нет, не надо, не надо...' Пошел - и обнял старого Репьева;
- Так грустно, так тяжело, папа, люблю ее, как бога, и вдруг разлука.
Илья Леонтьевич освободился от объятий и передал деньги. Сонечка откусила нитку, расправила рубашку и, встав, положила ее в чемодан.
- Пойдем вниз, - сказала она Илье Леонтьевичу, ласково беря его под руку. - Ты еще не пил чаю? Николай уложится и без нас.
В столовой Сонечка села близко к отцу, налила ему чаю и сама положила сахар, налила сливок и, обхватив его руку у плеча, прижалась щекой. Илья Леонтьевич сидел сутулясь, чуть тряся седой головой, точно кивал преогромной чашке, на которой было написано: 'Со днем ангела'.
Наконец он почувствовал сквозь рубашку горячую влагу слез, обхватил Сонечку за плечи и спросил сдержанно:
- Как же это у вас вышло все?
- Слава богу, что скоро вышло, не так больно, - ответила Сонечка, глядя на огонь лампы, висящей над столом.
- Навсегда, что ли, расстаетесь?
- Навсегда, папочка, - не люблю его.
Неслышно в комнате появился кот, гладкий, ласковый. Подняв торчком хвост, мяукнул еле слышно, но, видя, что хозяева внимания на это не обращают, отправился по своим тайным делишкам. Илья Леонтьевич сказал:
- Не понимаю... Нет, не могу понять таких отношений.
Тогда Сонечка принялась рассказывать ему все, что было. Прошлое в этом рассказе представилось ей отошедшим далеко, точно она передавала чужую повесть. Точно не она мечтала в гнилопятском парке о жгучих глазах под черными полями шляпы, точно не ее - другую - заставил жгуче покраснеть красавец парень, опрокинув вместе с возилкой в ворох соломы, точно не ее тревожно и бесстыдно поцеловал на качелях Николай Николаевич.
Глаза Сонечки потемнели, лицо обтянулось, стало строгим. Илья Леонтьевич с изумлением глядел на дочь. Сонечка-девочка умерла. Перед ним сидела и печальным голосом раздумчиво рассказывала
