тем. что завтра он опять увидит солнце! Ведь он мог погибнуть, он же раб.
Фабий притянул Квирину к себе и коснулся губами ее губ:
-- Что значит лишения? Ведь и это жизнь. Пусть мне будет больно, только бы ты была со мной. Только бы ты была со мной!
Тревиниан, небольшой городок, амфитеатром расположившийся на крутом берегу озера, тонул в зелени миндаля и акаций. В мраморном фонтане на площади журчали хрустальные струи, вода сюда поступала с Сабинских гор.
Повозки свернули на уходящую вверх улицу; стайка собак и ребятишек проводила их до самых ворот белого, уединенного домика. Фабий постучал. Через некоторое время калитку открыл всклокоченный, заросший мужчина, он был немного старше Фабия, но в сравнении с ним выглядел маленьким и щуплым. Неприветливое лицо прояснилось, когда он узнал гостя, холодные колючие глаза потеплели. Он обнял Фабия, обнял остальных и тех троих, которых видел впервые. Потом помог завести повозки во двор и распрячь лошадей. Это был Федр, баснописец.
Федр, по происхождению македонянин, в молодости был рабом Октавиана Августа. Император отпустил юношу, чтобы тот мог посвятить себя переложению басен Эзопа, а впоследствии и сочинению своих собственных. Федр начал издавать их, непомерно гордясь плодами своего творчества. Но скоро его карьере пришел конец: при Тиберии префект претория Сеян принял на свой счет одну из издевательских басен и поставил сочинителя перед судом, где сам был истцом, свидетелем и судьей. Федру пришлось отправиться в изгнание. После падения Сеяна он не захотел вернуться в неблагодарный Рим. На деньги, вырученные от своих басен, которые снова можно было распространять, он купил домик в Тревиниане, подальше от Рима, подальше от мира.
Федр повел своих гостей в сад, расспрашивая по пути о своих римских знакомых. На одной из террас сада стояла пергола, изящная беседка, сплошь увитая виноградом, ионические колонны из шлифованного туфа поддерживали крышу. Они уселись за большой каменный стол, и Федр сам со своим рабом Транием принес гостям хлеб, сало, овечий сыр, вино. В углу беседки на подставке из песчаника стояла мраморная фигурка какого-то животного.
-- Этого раньше не было, -- сказал Фабий. он был тут не впервые. -Кошка?
Федр усмехнулся. В его кривой улыбке была ирония и издевка:
-- Это символ нашего Рима. И давно это уже не волчица, а просто лицемерная кошка. Эта старинная этрусская работа. Крестьяне принесли. Они выкопали ее из могильника, там она оберегала покой давно умерших древних обитателей этих краев. Должно быть, невысокого они были мнения о своих согражданах, -- улыбнулся Федр, -- раз их покой приходилось охранять таким образом. Этруски давно уж прах и тлен, кошки покидают могилы, но недоверие человека к человеку осталось прежним, ежели не возросло. Ничего не ново под луной, друзья.
-- Рим теперь полон кошек, -- заметил Грав.
-- А все осталось по-старому, правда? Человек человеку волк. так было во времена Плавта, так и теперь, -- прервал его Федр и рассмеялся. -- А все-таки этот зверь мне милее, чем изображение богов и императоров. Этих я не держу.
-- Наш Федр иначе понимает красоту, чем римские богачи. Посмотрите: вместо Аполлона листья, которыми играет ветер, вместо бюста императора гибкий можжевельник, -- вставил Фабий.
-- Разве увитая плющом колонна не прекраснее, чем наш Сапожок?
Хозяин и гости рассмеялись.
Федр добавил:
-- Вещи и люди не суть только то, чем они являются в действительности. Главное в них то, что хотим видеть мы сами.
Из сада открывался прекрасный вид на Сабинское озеро.
-- Сколько бы раз я тут ни бывал, этот край не перестает поражать меня, -- говорил Фабий, меж тем как хозяин разливал вино по глиняным кружкам. -Меня нисколько не удивляет, что тут и не вспоминаешь о Риме.
-- Здесь тебе, наверно, хорошо писать, -- отозвалась Волюмния. -- Но ты так одинок...
Федр метнул взгляд в сторону состарившейся героини:
-- Писать здесь хорошо. А если человек одинок, значит, он уже в неплохом обществе.
-- Над чем ты теперь работаешь, дорогой Федр? Ты много пишешь? -спросил Грав, с трудом разжевывая сало.
-- У меня есть несколько новых басен.
-- Когда ты их издашь? -- поинтересовался Фабий.
Опять эта ироническая и скептическая улыбка.
-- Когда благороднейшему Сосию заблагорассудится: я ведь не отказываюсь от гонораров в пользу его благороднейшего кармана, как римские поэты, и не пьянствую с ним. -- Он пригладил светлую бородку. -- Я пока читаю басни здешним рыбакам. Одна понравилась им, и они сделали из нее песню. Теперь, когда я ее слушаю, я и сам не знаю: Федр это или нет?
-- А как она поется? -- поинтересовалась Квирина.
Федр немного поартачился. Говорил, что не умеет петь. Они просили, настаивали. Наконец он дал себя уговорить и затянул:
Рос на дворе зеленый лавр.
И вольно рос, и смело.
Но вот пришла к нему коза
И весь его объела.
Но хоть коза объела лавр
До малого листка,
Как прежде нету у нее
Ни капли молока.
Авгуры склонны видеть в том
Загадочное что-то:
Летят на землю из козы
Стихи вместо помета...
-- А гонорар какой? -- задыхаясь от смеха, спросила Волюмния.
-- Как и за остальные басни. Золотые на меня не сыплются, зато рыба есть. -- Федр самодовольно закончил: -- Тревинианцы ценят своего поэта.
Квирина слушала, приоткрыв рот. Она слышала от Фабия много басен, но автора представляла себе совершенно иначе и теперь была немного разочарована. Римские поэты, которых она встречала, были утонченными и изящными. Этот лохматый остряк вовсе на них не походил. Как далеко от Рима он живет! Она скользнула глазами по крышам Тревиниана и с детским простодушием ляпнула:
-- Немного тут у тебя слушателей.
Глаза Федра, как рожки потревоженной улитки, уставились на девушку, и он высокомерно произнес:
-- Лучше двадцать хороших слушателей, чем тысячи таких, которые не умеют чувствовать настоящее искусство!
Фабий поспешил исправить промах Квирины:
-- Ты прав. В деревне у тебя более благодарная публика, чем в Риме. -Глаза его смеялись. -- Хотя мы из Рима. но все-таки надеемся, что ты сочтешь нас достойными своих басен. Прочти нам ту, о которой ты точно знаешь, что ты ее автор!
-- Да, да, пожалуйста! -- оттопыривая губы, попросила Волюмния, к ней присоединились и остальные.
Федр только этого и ждал. Он еще некоторое время отказывался, потом пригладил рукой всклокоченные волосы и прочитал басни о волке и собаке, о царе зверей льве и обезьяне, о бородатых козах, об орле, и вороне, о лисе и змее и еще разные другие; все они были остроумны.
Актеров особенно потешила басня о кукушке, соловье и осле:
Одним прекрасным летним днем
Поспорили Кукушка с Соловьем
О том, чье пенье
Способно большее доставить наслажденье.
Судьей, чтоб истина бесспорною была,
Решили пригласить они Осла.
