вискам, застонал от боли и покачнулся. Макрон и Луций вскочили. Тяжело опираясь на них, Калигула сотрясался в припадке. Ливилла усмехнулась:
-- Мне это знакомо. Приступ эпилепсии. Будьте осторожны, он будет кусаться и бить ногами.
Мужчины дотащили императора до лектики, приказали отнести во дворец и, полные сострадания, пошли рядом с носилками.
Ливилла осталась одна в императорской ложе. Она смотрела, как изголодавшиеся и раненые хищники рвут на части тела мужчин. Ее красивые зубы сверкали в полуоткрытых карминовых губах и глаза блестели от восторга.
Напрасно Валерия весь вечер прождала возлюбленного. Луций сидел у императорского ложа с Эннией, Макроном и врачами, которые не знали, что предпринять.
У Калигулы началась горячка, его всего трясло, мороз пробирал до костей, а вслед за тем он покрывался потом.
После игр народ узнал, что император заболел. Толпы окружили дворец и не торопились расходиться. Несмотря на то что наступила ночь, они требовали, чтобы каждый час сообщали о здоровье любимого правителя.
Врачи так и не решили, что делать. По рецепту врача Августа Мезы императора обложили холодными компрессами, но они не принесли облегчения. Положение становилось серьезным.
Тысячи людей расположились на Палатине и форуме. Громкие стенания и плач раздавались всю ночь. Все боги: римские, греческие, египетские, фригийские -- призывались на помощь. Патриции и плебеи обещали божествам богатые дары за сохранение жизни императора.
Из толпы неслись крики:
-- Сохрани его, всемогущая Геката, а за его жизнь возьми мою!
41
Четвертую неделю Рим пребывал под знаком печали, в плаче и надежде. В императорском дворце все были поглощены заботами о больном. У ложа цезаря сменялись врачи.
У Эннии от усталости и бессонных ночей ввалились глаза. Сестры Калигулы -- Ливилла, Агриппина и даже Друзилла, сама страдавшая болезнью легких, не отходили от его постели. Макрон и Луций не покидали дворца.
Ночи были томительные, изнуряющие, тяжелые. Днем больной дремал, но ночью, когда жар усиливался, начинал бредить. Ему казалось, что он в цирке и скачет на своем Инцитате. Он боролся с ветром, призывая на помощь Юпитера, нахлестывал своего любимца; победный клич бредящего императора говорил о том, что он пришел первым.
В эту минуту Луций был наедине с врачом у постели больного. Харикл ставил ему на виски пиявки. Луций намоченной в холодной воде с вином губкой отирал пот с его лба и груди. Светало. Серебряный рассвет разогнал видения, император очнулся. Открыл глубоко запавшие глаза, обвел взглядом помпейскую роспись на стене, потом взгляд его соскользнул на Луция:
-- Как Инцитат?
-- Хорошо, дражайший, -- ответил Луций.
-- Он несся как вихрь. Мы опередили всех. Но он был весь в мыле. Как бы не заболел.
Луций встретился глазами с Хариклом: опять бредит.
-- Я зайду на конюшню и присмотрю за ним, -- пообещал он.
Калигула слабо улыбнулся Луцию:
-- Ты мне верен. Скажи, который уже день...
-- Шестой, -- быстро вставил Харикл.
-- Лжешь! Скажи ты, Луций!
-- Двадцать шестой, мой дорогой.
-- Ах ты, лживый лекаришка! Пить! Не ты. Луций, ты дай мне напиться!
Луций отпил из чаши и, поддерживая левой рукой голову Калигулы, дал ему напиться.
-- Я слаб. Где Энния?
-- Она не спала подряд три дня и три ночи. Теперь пошла отдохнуть.
-- А Макрон?
-- Он в своем кабинете. Диктует. Позвать его?
-- Нет. -- Император задумался. Жестом отпустил врача.
-- Мне лучше.
-- Хвала богам, мой Гай. Я сейчас сообщу...
-- Подожди. Ты был у Авиолы?
-- Трижды.
Император помрачнел:
-- Он еще не решил?
-- Твое желание для него закон. Но вилла в Анции ему не принадлежит. Ее унаследовала от матери его дочь Торквата.
Калигула закрыл глаза. Я не знаю виллы лучше, чем эта. Ливия Орестилла будет там прелестна. Ее мужа, Гая Пизона, надо послать проконсулом в дальнюю провинцию. А красавицу я приберегу в Анции для себя.
-- Поэтому купить ее невозможно, только обменять, -- продолжал Луций.
-- Пусть этот ненасытный берет любую из моих вилл.
-- Я предложу ему. Думаю, что примерно в октябрьские нонны мы уже договоримся обо всем.
Калигула кивнул. Он устал. Потом тихо проговорил:
-- Но никому ни слова! Никому!
-- Понимаю, я никому не скажу. Авиола как раз сейчас в Анции.
-- Хорошо. Поезжай за ним и заверши сделку. Я вручаю тебе все полномочия. Пить! Благодарю тебя.
Он закрыл глаза, умолк и вскоре задремал.
Дни и ночи напролет Валерия ждала Луция. Она писала ему письма и не отсылала их. Боялась раздосадовать своими домогательствами и навязчивостью. 'Чем дольше мы не увидимся, тем желаннее для него я стану, -- утешала себя Валерия. -- Ему будет недоставать меня. Ведь я же знаю, как он без меня тоскует, как нужна ему моя любовь'.
Она оправдывала его болезнью Калигулы. Знала, что Луций неотлучно находится при императоре, и одобряла его. Ведь выздоровление Калигулы в ее и Луция интересах. И тем не менее Валерия полагала, что Луций мог бы найти минутку и для нее.
Как-то утром неожиданно прибежал раб Луция и принес короткое послание: 'Я приду!' Валерия возликовала. Но Луций не пришел. Ее мучила ревность. Она приказала своим людям следить за ним. И узнала страшную весть: домой он не ходит, все время на Палатине, но несколько раз, в сумерки, переодевшись плебеем, пробирался во дворец Авиолы.
Услышав это, Валерия побледнела. Перед глазами поплыли красные круги. Она снова и снова расспрашивала своего шпиона. Он служил у нее много лет и был предан ей как собака. Валерия с минуту колебалась. Но страсть и ревность были сильнее рассудка. Голос ее срывался:
-- Ты на все готов для меня?
-- Да, госпожа.
Она принесла серебряную шкатулку и высыпала на стол свои драгоценности. Это было целое состояние. Поля и виноградники, стада скота, пожизненное благоденствие.
-- Все будет твое...
Его глаза налились кровью, он судорожно глотнул:
-- Что я должен сделать, госпожа?
Она склонилась к изрезанному глубокими морщинами лицу, в ее шепоте слышались обещания и угрозы. Он кивнул и поклялся Юпитером Громовержцем все исполнить и молчать! И ушел неслышно, как зверь.
Часы тянулись, как годы. Валерия ждала. Она прислушивалась к каждому шороху, сердце ее бешено колотилось. Уснуть не было сил. В полночь Адуя пришла сказать, что посланный вернулся. Валерия втащила его в свой кубикул и отослала рабынь.
-- Говори!
Он извлек из-под плаща нож, с которого намеренно не смыл кровь. Рассказ его был краток: он перелез через садовую ограду, бросив перед этим собакам отравленное мясо. Спрятался в кустах и стал ждать.
