Не догадались глупые птицы сомкнуться,
Не догадались, не то бы вмиг заклевали его!..
Последние слова потонули в аплодисментах. Апеллес был великолепен. Во время большого перерыва зрители дружно принялись за еду и питье.
За воротами театра недалеко от актерских уборных стояли Вентон и солдат Муций. подчиненный Вентона, которому вскоре суждено было стать центурионом. За ними невдалеке расположились солдаты, они скучали. Скучали и Вентон с Муцием.
-- Странный приказ, не так ли? -- высказался Муций. -- Для театра всегда хватало манипула парней. Виданное ли это дело тащить сюда столько когорт?
Вентон пожал плечами:
-- Я тебе кое-что скажу, только ты не болтай. Претор ожидает бунта. И если что случится, мы должны сцапать актеров, сначала этих главных. Но смотри, не проболтайся.
Муций присвистнул от удивления:
-- Да-а-а? Гром и молнии. Значит, им придется солоно. Бедняги. Хм, Фабий. Этот всегда умел человека рассмешить. Я его знаю по Затиберью. Парень что надо. И Волюмнию тоже знаю. И очень хорошо. Невероятная женщина. А что, если бы. -- прошептал он начальнику в ухо, -- что, если бы они все-таки улизнули? А!
Старый центурион посмотрел на него и понял.
-- Ты мерзавец, -- разозлился он, -- только попробуй, и я прикажу избить тебя до крови! Мне доверяют претор и сам Херея, понятно?
Муций замолчал и подумал об актерах. Такие парни, и что их ждет. Громы и молнии.
Вентон -- старый преторианский волк. Изнуренный пятнадцатилетней службой, по характеру молчун. Через год он закончит службу в императорской гвардии и должен получить обещанное всадническое звание. На звание Вентону наплевать, что с ним делать? Но к этому он получит ценз, соответствующий его положению, в размере четырехсот тысяч сестерциев. Это уже кое-что. Всего год! А этот ублюдок может ему все испортить! Ты слюнтяй! Я отвечаю перед императором и Хереей. Я тебе покажу, мягкотелый болван!
-- Я пойду проверить посты у ворот. Не двигайся с места, иначе пеняй на себя! -- сказал Вентон и выразительно подбросил в руке центурионскую дубинку. Муций остался у ворот один. Он осмотрелся по сторонам, приоткрыл ворота и проскользнул в коридор. К актерской уборной шло несколько человек. Он узнал среди них Квирину, кивнул ей и прошептал быстро: 'Скажи своему Фабию, что театр окружен войсками. Если произойдет какая-нибудь драка, то мы его арестуем. Я его знаю. Скажи, пусть сматывается через эти ворота, понятно? Я буду здесь...
Муций осторожно вышел и прикрыл ворота.
Через минуту явился Вентон с центурионом четвертой когорты и сказал строго Муцию:
-- Он останется здесь со мной. А ты дуй к своему манипулу!
-- Но почему? Ведь я... -- Муций что-то невнятно бормотал, но Вентон был неумолим: -- Давай чеши, а не то я прогуляюсь по тебе дубинкой.
Муций ушел. Бедные актеры, бормотал он дорогой. Плохи их дела. От Вентона им не уйти. Но может быть, все обойдется...
Испуганная Квирина побежала к Фабию. Путаясь, она передала, что сказал ей Муций. Фабий был поражен. Кто-то предал. Но кто?
-- Никому ни слова! -- сказал он строго Квирине и вошел в раздевалку, она вошла следом за ним. Актеры окружили их.
-- Ну что, Квирина, интересно? Что говорят зрители? Нравится?
-- Она мне сказала, что это великолепно, -- весело ответил Фабий, внимательно переводя взгляд с одного на другого.
-- Люди! -- раздалось взволнованно от дверей. В раздевалку вбежала Волюмния. -- Театр окружен войсками!
Ужас охватил всех. Наступила мертвая тишина. Ее нарушил истерический крик Манускулла:
-- Они идут за нами! Мы в ловушке! Они нас арестуют! Они нас казнят!
Квирина бросилась к Фабию:
-- Ради богов -- не выходи больше на сцену.
Он оттолкнул ее, подскочил к Манускуллу и прошипел ему в лицо:
-- Продажная свинья!
Схватил его за горло и вытолкнул из уборной.
За спиной Фабия раздались взволнованные голоса:
-- Фабий! Ты слышал, солдаты? Снова изгнание? Нет, с нас достаточно! Что же делать? Не доиграть! Не доиграть! Бросить!
-- К чему эта паника, детки? Чего вы боитесь! Не доиграть? Из-за одного предателя? -- Он посмотрел на Апеллеса. -- Мы должны это доиграть!
-- И даже если это будет стоить нам головы? -- выкрикнул кто-то.
-- Мы живем только раз! -- присоединился другой.
Мнестер смотрел на Апеллеса, словно не слышал этих голосов, возможно, он и действительно их не слышал и сказал спокойно:
-- Фабий прав, мы должны это доиграть, друзья.
Прозвучал гонг, возвещая конец главного перерыва.
-- Кто больше не хочет играть? -- спросил Фабий.
Двое артистов из хора подняли руки.
-- Вы свободны, -- сказал он им сухо. -- А мы, друзья, на сцену! Нас ждут!
Звуки флейт, задыхаясь, взвивались вверх и вниз по рядам амфитеатра.
Известие о том, что театр окружен войсками, распространилось и среди публики. Десять человек при таком сообщении испугались бы и отступили. Тысячеглавая толпа -- наоборот. Такая угроза пробуждает в ней гнев и готовность сопротивляться. И еще появляется сознание, что невозможно наказать сорок тысяч человек, что нельзя из такого количества вытащить истинного зачинщика, поэтому смелость и отвага в народе возрастают.
Теперь представление стало более динамичным. Сцены сменяли одна другую. Зрители взволнованно следили за развитием действия.
Скульптор Перилай показывает на заднем плане сцены Фалариду свое произведение. Умело замаскированные светильники освещают тело быка и создают впечатление, что тело его раскалено добела. Как первую жертву Аполлону в чрево быка Перилай бросает живого барана. Из бычьей пасти раздается отчаянное блеяние. Фаларид аплодирует. Потом вскакивает с кресла, со злорадством смотрит на скульптора: 'А теперь ты!' -- и приказывает бросить Перилая в страшную печь. Крик истязуемого покрывает буйный смех Фаларида. Ему понравился этот способ казни. Он приказывает бросать в бычью утробу все новые и новые жертвы.
Телемах выводит на сцену одного за другим из хора.
Хор подсчитывает злодеяния тирана и призывает на помощь против деспота бессмертных богов.
Телемах утверждает, что боги не помогут. И рассказывает хору случай с ястребом и голубями. Хор напряженно слушает.
Зрители в театре напряженно слушают.
Приходят Фаларид и его мать.
Сегодня ночью, сын, ужасный сон мне снился:
Наш светлый бог Гермес стоял возле меня
И рог держал в руках. Из рога, поднимаясь,
Неудержимо била кровь. Она текла, текла,
Пока не залила весь дом до самой крыши.
В крови тонула я и ты тонул со мной...
Сыночек мой! Сынок! Богами умоляю -
Страшись насилия. Невинной крови капли
не пролей...
И снова Фаларид смеялся, отвечая матери, что сон ничего не значит, что это глупый сон, поскольку он наказывает только виновных.
