жил всю жизнь среди интриг, как я. -- Император властно поднял руку: -- Ни одного часа моей жизни я не отдам добровольно. Вдруг в последний миг придет...
Он помолчал. Нерва тускло заметил:
-- Что придет? Чего ты ждешь?
-- Что-то хорошее, такое, чего до сих пор не было мне дано в жизни...
На костлявом, желтом лице Нервы появилось ироническое выражение:
-- Так что же такое это 'что-то'?
Тиберий посмотрел в горячечные глаза старика. Он не мог произнести этого вслух, он прошептал едва слышно:
-- То, чем многие годы был для меня ты. Не что-то. Кто-то. Ты понимаешь меня?
Нерва закрыл глаза и не ответил.
-- Но и тебя я не хочу потерять, -- выдохнул император. Потом он хлопнул в ладоши: -- Принесите завтрак.
В одно мгновение появился завтрак.
-- Ешь. Потом ты встанешь и пойдешь ко мне. Я жду кое-кого, он и твой друг.
-- У меня больше нет друзей.
Глаза императора налились кровью:
-- Молчи и ешь! Ты пойдешь со мной! Я жду Сенеку. Я позвал его ради тебя.
Нерва улыбнулся. Как будто издалека.
-- Из всего, что проповедовал Сенека, мне осталось только одно: суметь умереть. И даже у тебя нет власти помешать мне в этом.
Тиберий встал, взял его за руку, просил, требовал. настаивал, умолял. Нерва выдернул руку, повернулся на бок, спиной к императору, и произнес примирительно, как говорят умирающие:
-- Иди один! И найди, что ищешь. Я желаю тебе этого от всего сердца.
Потом он умолк и больше не шевельнулся, не сказал ни слова.
Император стоял над ним бессильный, беспомощный. Он не знал, как еще уговаривать Нерву, он знал только, что последний друг покидает его, покидает по своей воле и лишь он один в этом виноват. Он задумчиво смотрел на белые волосы старика, на его горло. На тощей шее медленно пульсировала артерия. Ему хотелось погладить Нерву. Он поднял руку, но рука замерла на полдороге, император заколебался, и рука опустилась.
Он возвращался в виллу. Управляющий шел за ним. Неожиданно Тиберий остановился: Харикла!
Личный врач императора Харикл появился незамедлительно.
-- Харикл, ты получишь мою виллу в Мизене с садами, с виноградниками и, кроме того, миллион золотых, если тебе удастся заставить жить Кокцея Нерву!
Они медленно поднимались на террасу. Макрон громко топал и все время был на две ступеньки впереди. Сенека поднимался с трудом. В легких что- то свистело. Он остановился, чтобы отдышаться.
-- Ты задохнулся, дорогой Сенека!
-- Это легкие, мой милый. Легкие.
-- Ты почти на десять лет моложе меня.
-- И молодой может быть старым.
Макрон видел бледное, осунувшееся лицо, уголки губ подергивались. Он лукаво усмехнулся:
-- Страх, дорогой Сенека?
Сенека остановился и презрительно глянул на слишком назойливого собеседника:
-- Астма. -- Но все-таки спросил: -- Ты не знаешь, зачем позвал меня император?
Обыкновенно Макрон знал все. На этот раз он не знал ничего. Но виду не показал.
-- Император хочет развлечься беседой с тобой, философ, -- и, скрывая пренебрежение, добавил: -- Сегодня великий день на Капри. За вином будут беседовать двое мудрейших и величайших в мире людей.
-- Не преувеличивай, милый, -- сказал Сенека и польстил Макрону, -- в величии мне не сравниться с тобой!
Макрон захохотал:
-- И это правда, мудрец. Разница по крайней мере пальцев в десять. Иди, цезарь ждет.
Цезарь ждал. Он ждал Сенеку, он ждал от Сенеки многого. Того, о чем говорил с Нервой. Он ждал простого слова сочувствия. Слова дружбы. Ведь такой мудрый и образованный человек наверняка поймет его.
Против императорского кресла поблескивал бронзовый Апоксиомен греческого скульптора Лисиппа, прекрасная статуя, стоявшая прежде в Риме перед театром Марка Агриппы. Тиберию понравилась эта статуя, и он увез ее на Капри. 'Он украл у Рима Лисиппа', -- шептались сенаторы, которые раньше и не замечали Апоксиомена. Император задумчиво смотрел на статую. Послышался шум шагов.
Случилось то, что случалось редко. Император поднялся и пошел навстречу Сенеке, чтобы обнять его.
-- Приветствую тебя, Анней. Я жаждал поговорить с человеком, у которого в голове есть еще что-то, кроме соломы.
Макрон стиснул зубы от императорской бесцеремонности и учтиво рассмеялся. Терраса заполнилась рабами. Кресла, плащи, накидки. Закуски, фрукты, золотистое вино в хрустале. По знаку императора Макрон удалился.
Сенека, привыкший пить только воду, заколебался, но все-таки поднял чашу, чтобы выпить за здоровье императора. Тиберий, улыбнувшись, показал желтые зубы. Его здоровье? Ни малейшего изъяна. До ста лет проживет! И после паузы: 'Это шутка. Риму нечего бояться: едва ли я выдержу два года, год. Быть владыкой -- это каторга. Ибо как же добиться того, чтобы с правителем было согласно сто пятьдесят миллионов подданных? Как добиться, чтобы были согласны с ним не только на словах, но и в мыслях, по крайней мере те, кто окружает его? Но довольно. Мне хотелось бы услышать о твоей работе.
-- Я заканчиваю трагедию.
-- Опять! -- У императора невольно снова появился иронический тон. -Она, разумеется, направлена против тиранов?..
-- Да, -- нерешительно сказал Сенека. Это была опасная тема.
-- И за образец ты берешь меня?
Сенека испугался:
-- Что ты, благороднейший! Ты не тиран. Тиран не мог бы дать Риму безопасность. Благодаря твоим усилиям Рим достиг благосостояния. Ведь, когда все подорожало, ты сам доплачивал торговцам, чтобы цены на зерно и хлеб не повышались. И самое главное -- ты дал империи вечный мир...
-- Да. Но что получил взамен? Насмешки и ругань: скряга, из-за которого уменьшились доходы и прекратились гладиаторские игры! Деспот, который своим вечным миром превратил жизнь в серую пустыню! Их, Сенека, война только взбадривает и приносит прибыль!
-- Да, мой цезарь! Для многих мир тяжелее войны.
Тиберий насмешливо продолжал:
-- Тиран, который купается в человеческой крови... -- Он запнулся и сухо рассмеялся: -- Вот как. И все- таки в целом Риме только ты и я, только мы не хотим, чтобы на гладиаторских играх напрасно лилась человеческая кровь. И поэтому я не хочу войны, несмотря на то что проливаю кровь. И буду проливать, надеюсь, что не даром. Я должен делать это, дорогой мой.
Сенека отважился:
-- Умеренность -- это благороднейшее свойство правителя. Именно она идет на пользу народу, империи. А человеческая кровь, прости меня, о благороднейший, лишь замутняет образ великого правителя... Гуманность -это закон вселенной...
Тиберий распалился:
-- Твоя гуманность, философ, обнимает весь мир, и от этого-то она жидковата. Твои вселенские законы -- это пар над морем. Ты витаешь в облаках, а я должен ходить по земле.
-- Дух человечности превыше всего...
-- Нет. Материя, -- резко перебил его император. -- Материя -- это то, из чего складывается жизнь. И
