А другие: 'Воры они все! Все!'
Префект напустился на претора:
-- Что это такое? Высокопоставленное лицо берет взятки? Прекратить! В порошок стереть! В тюрьму!
Претор усмехнулся:
-- Не шуми. Эдил ведь и на самом деле этим занимается. И потом -- здесь нет ничего против императора. И против властей...
Так они торговались, а представление между тем продолжалось.
В пекарню вошел покупатель. Одет в залатанный хитон. Походка неуверенная, движения скованные, голос почтительный. Воплощение робости, хотя роста немаленького.
'Фабий! Фабий!' Хлопки.
-- Мне бы хлеба, господин, но только очень прошу -- хорошо пропеченного.
-- Вот тебе!
Тот взял и не понюхал, не взвесил. Простофиля.
-- Если позволишь, в долг...
-- Ладно. Я тебя знаю...
Ушел. Пришли другие покупатели. Поумнее.
-- Он черствый. Как камень.
Эдил заступился за пекаря:
-- Ничего ты не понимаешь. Это для зубов полезно.
Покупатель уходит. Приходит новый.
-- Это не хлеб, а кисель. Чуть не течет...
Эдил смеется:
-- Безумец! Я еще понимаю, когда жалуются, что черствый. А тут? Зато челюсть не свернешь!
Следующий покупатель:
-- Он слишком легкий. Легче, чем должен быть...
Эдил замахал руками.
-- Сумасшедшие. То недопеченный. То горелый. То мягкий. То черствый. То легче. То тяжелее... Чепуху мелете. Хороший хлеб, и все тут!
Выгоняет всех. Пекарь потирает руки. Эдил уходит, на сцене появляются члены коллегии пекарей. Они одеты лучше, чем в начале представления. Все в белом, словно в тогах. Пекарские колпаки исчезли, волосы причесаны, как у благородных господ.
Зрители замерли. Боги! Это не пекари. Это сенаторы!
-- Сенаторы!
-- Что я говорил? Тут аллегория. Безобразие! Прекратить! -- заорал префект.
Претор заколебался, нахмурился.
А действие низвергалось водопадом.
-- Он взятку принял? Принял?
-- Принял!
Пекари развеселились:
-- Давай. Пеки. Продавай. Бери. Живи. Жить -- иметь. Иметь -- жить. Слава тебе, прибыль, откуда бы ты ни пришла!
Пекари ушли со сцены под громкие звуки музыки.
Народ ревел. Все начали понимать. Поняли и вигилы, эх, не одна потеха будет, будет и работа!
Обиженные и оскорбленные сенаторы покидали театр. Обеспокоенный претор оглядывался на когорту преторианцев. Префект злобно постукивал кулаком по барьеру ложи.
Но несколько человек благосклонно отнеслись к представлению. Друзилла по-детски смеялась и восклицала: 'Давай. Пеки. Продавай. Бери'. Валерия была невозмутима. Луций издали следил за ней и не уходил.
По лицу сенатора Сенеки скользнула легкая улыбка. Кто бы мог подумать! Фабий, который играл последние роли в его трагедиях, сам теперь пишет пьесы? В этом фарсе много от жизни. По сравнению с ним трагедии Сенеки -просто холодные аллегории.
Правда, пьеса несколько вульгарна, она для толпы, а не для образованных людей, размышлял философ. И все-таки Фабий молодец. У него ость юмор и смелость. Сенека даже завидовал Фабию, сам он на такое не способен. А проделка с Авиолой! Сенека уверен, что это дело рук Фабия, хотя его и отпустили после допроса, так как было доказано его алиби. философу было интересно, чем кончится пьеса. Смелые намеки на сенаторов слегка испугали его. Заметил он и взгляд, который претор бросил на когорту преторианцев. Сенека хорошо знал свою силу. Он выпрямился, когда претор вопросительно посмотрел на него и демонстративно захлопал.
Претор молча указал разозленному префекту на философа:
-- Сенека доволен.
На сцену выскочила женщина. Она тащила за собой покупателя -- Фабия и эдила. Ей это ничего не стоило. Она была похожа на здоровенную кобылу, этакая гора мяса. За ними одураченные покупатели. Волюмния вырвала из рук мужа -- Фабия -- хлеб.
-- И это хлеб? Где тут пекарь?
Голос с верхних рядов.
-- Заткни ему этим глотку, пусть подавится! Пусть знает, что нам приходится жрать!
-- Где пекарь? -- визжала Волюмния.
Пекарь спрятался за бочкой и пропищал оттуда:
-- Но ведь эдилу хлеб понравился!
Она повернулась к эдилу:
-- Это же навоз! Понюхай! Съешь! Кусай! -- Она совала хлеб ему в рот. -- Грызи! Жри!
Эдил отчаянно сопротивлялся, ругался и угрожал:
-- Я тебя засажу, дерзкая баба, наплачешься!
-- Ты? Ах ты, трясогузка, пачкун никчемный, да окажись ты у меня в постели, от тебя мокрого места не останется!
И, подняв хлеб в руке, заорала:
-- Это мусор! Дерьмо! Пле-сень!
-- Плесень! -- повторили за ней обозленные покупатели. Эдил попробовал оправдаться:
-- Безумцы! Плесень от болезней хороша! От чумы, от холеры.
Обманутые покупатели бушевали в пекарне. Пекарь убежал. Ученики и подмастерья присоединились к покупателям, набросились на эдила и общими силами сунули его головой в полную грязи бочку. Из бочки только ноги торчали, эдил сначала сучил и дергал ногами, потом затих.
Весь театр ревел и гоготал. Фабий сбросил свой пестрый центункул и в грязной, дырявой, заплатанной тунике, обычной одежде римских бедняков, вышел на край сцены к публике. Показывая на торчащие из бочки эдиловы ноги, он произнес:
Мне жалость застилает взгляд.
Один уже, как говорят,
Дух испустил...
Но он ли главный
Виновник бед?
А как же славный,
Тот продувной богатый сброд,
что род от Ромула ведет
И тем не менее умело
Одно лишь
Может делать дело -
Нас обирать?! Не он ли тут
И главный вор,
И главный плут?..
Теперь уже все поняли, что тут не одна забава. Захваченные словами
