никто никуда не вызывает. Выйдя из своей стоматологической поликлиники, он морально раскрепощается и занимается своими делами. При всем при этом у него интересная работа, он на хорошем счету и жить не может без своей стоматологии; и он не терзается внутренним конфликтом между страстным желанием работать и необходимостью жертвовать ради работы серьезными вещами - чистотой в доме (я вспомнила про грязные выключатели), воскресеньем с ребенком, душевным спокойствием, наконец. А вот посмотрела бы я на него, мстительно подумала я, если бы от него требовали за смену обслужить не двадцать больных, а двести, причем уложиться в те же самые шесть часов и с тем же самым количеством медикаментов. А если посреди приема вдруг сломается бормашина, ему бы сказали: 'Ну, вы уж как хотите, но работу сделайте, сломанная бормашина - еще не основание для того, чтобы сегодня ничего не делать, вон у хирургов единственный скальпель потерялся, так они кухонным ножом режут...' А потом бы еще орали: 'А почему так пломбы быстро вылетели? Ну и что, что дрелью сверлили, а пластилином дырки залепляли?..'
Я слегка взбодрилась, представив такую картину. Сон с меня слетел окончательно, когда я спустилась с эмпиреев в родную прокуратуру и вдруг отчетливо осознала, что теперь, когда выяснилось, что покушались не на депутата Государственной Думы, а он пал жертвой трагической случайности, дело в город не возьмут, и мне предстоит распутывать эту историю до конца, поскольку кнопочка, нажатая дворничихой на пульте, не сама по себе взорвала лифт с двумя людьми, а всего лишь привела в действие взрывное устройство, чьей- то заботливой рукой туда установленное.
Это будет тринадцатое дело в моем сейфе. Между тем еще двадцать лет назад специалисты по научной организации труда установили, что оптимальная загрузка следователя не должна превышать четырех дел, одновременно находящихся у него в производстве; я уж молчу о том, что дела двадцатилетней давности по сравнению с сегодняшними - все равно что четыре арифметических действия против дифференциальных счислений.
А самое для меня угнетающее в этой ситуации - это Скородумов и материальчик по 'другу его семьи' Денщикову; когда, ну когда я буду заниматься этой историей?! Сейчас комитетчики прискачут с какой-то информацией, которая стоит на контроле в городской, и мне придется до ночи (в лучшем случае) ею заниматься... А время утекает, как будто в подворотне его ждет маньяк, и три дня из отпущенных мне законом десяти уже прошло...
Я встала размяться после такого насыщенного отдыха, открыла запертую изнутри дверь и подошла к зеркалу.
Поправляя челку и разглядывая свои тривиально серые глаза, которые могли бы быть позеленее и побольше, я, по обыкновению, попереживала, почему мне не идут гладко зачесанные назад волосы, и с горя вслух процитировала Чехова: 'Серые глаза обыкновенно бывают у щеголих, хохотуний и дурочек, подстриженная прядь волос, спущенная на лоб, означает похотливость и узость мысли...' Погрузившись в себя, я не услышала, как открылась дверь кабинета, поэтому вздрогнула, когда сзади раздался ехидный голос Горчакова, изображающего гоголевскую Оксану:
- И почему парубки говорят, что я хороша? Вовсе я не хороша!.. Опять она перед зеркалом крутится! А потом ноет: зашиваюсь, зашиваюсь...
Я, не оборачиваясь, показала ему язык, который он должен был увидеть в зеркале.
- Никак, ты взятки сдал, двоечник?
- Я еще и убийство сдал!
- То есть теперь ты свободен, как птичка?
- И готов принять у тебя эстафету дежурств.
- Лешка! - я резко повернулась к нему. - Прими лучше у меня другую эстафету: мне за Денщикова никак не взяться, а материал уже горит.
- А чего ты хочешь, чтобы я поделал? Мне-то лучше в этот материал не соваться, чтобы он потом не вопил про необъективность и личную неприязнь, когда его в Нижний Тагил на этап поставят.
- Оптимист! - я усмехнулась. - Мне почему-то кажется, что не все так просто.
- Что? Ты хочешь сказать, что Денщиков ничего такого не делал? Оговорили его, бедного?
- Успокойся, я не это имею в виду. Что ты так раскипятился? Я хотела сказать, что Денщиков при всей своей гнилости далеко не дурак и раскрутить его будет не так просто. Что-то мне подсказывает, что у него уже и версия готова, зачем он с обыском к Скородумову полез.
-Да брось ты, Машка, протоколы обысков у нас есть, понятые все подтвердят, куда ему деваться? В чистом виде превышение, если не похуже. И это только по обыскам. А сам шантаж?
- А что сам шантаж? Потерпевший ни в жизнь больше связываться с Денщиковым не захочет, и правильно сделает, между прочим. Хорошенькое вымогательство без потерпевшего? Тем более он сам под статьей ходит. Изнасилование, похоже, ему грамотно приклепали. Если, конечно, все было так, как он рассказал.
- А пленки, видео, аудиозаписи, как он деньги брал?
- А без показаний потерпевшего ты бы эти пленки взялся оценивать? Может, он долг забирал или зажигалку потерпевшему продал. Да мало ли... А на аудиозаписи с телефона ни о чем таком крамольном разговора не идет. Да плюс еще заявит, что на пленке не его голос, проводите фонографическую экспертизу. А образцы голоса добровольно давать откажется. Ты пробовал когда-нибудь получить образцы голоса принудительно? Вот то-то и оно. Да я бы на месте Денщикова просто отказалась бы отвечать на вопросы, сославшись на статью 51 Конституции никто не может меня заставить свидетельствовать против себя, и привет. Доказывайте.
- Мрачно.
- Трезво, - поправила я Горчакова.
- А какие идеи?
- Леш, надо, конечно, начинать с дела об изнасиловании, только лезть в него рано, следователь сразу Денщикову стукнет. Давай начнем с девочки.
- Думаешь, ты ее расколешь? - с сомнением спросил Лешка.
- Вряд ли. Ты еще, может, и расколешь, а я вряд ли. - Лешка улыбнулся. Кроме того, ее еще найти надо. Могу спорить, что по адресу, который она назвала в травмпункте, она давно не показывалась.
- А что тогда?
- Скажи, Леша, положа руку на сердце: если бы тебе попало заявление такой Анджелы об изнасиловании, плюс телефонограмма из травмпункта, плюс рваное бельишко, у тебя бы дрогнула рука клиента в камеру опустить?
- Да, при таких доказательствах состав у него на лбу написан. А то, что он бы нес про извращенную страсть, - я бы счел не совсем умной отмазкой.
- Правильно. А если бы на следующий день тебе принесли еще одно такое же заявление от Анджелы, с телефонограммой и вещцоками, только в отношении совершенно другого молодца?
- Я бы решил, что Анджела либо сексуальная маньячка, либо...
- Либо?
- Либо, что она профессиональная шантажистка, - медленно закончил Лешка. Ты смерти моей хочешь?
- Почему?
- Ты ведь клонишь к тому, чтобы я прочесал травматологические пункты за последние двенадцать месяцев, так?
- Так, - покаянно вздохнула я. - Этим ты можешь заниматься со спокойной совестью, никто тебе слова не скажет. Какая разница, кто найдет аналогичные случаи, ты или я?
- Доброта твоя не имеет границ, - пробормотал Горчаков. - А ты уверена, что мы что-нибудь раскопаем? А то я зря просижу полжизни в этих травмпунктах...
- Полную уверенность, как ты, надеюсь, помнишь, может дать человеку только страховой полис. Я, знаешь, что думаю: уж больно они все четко действовали, как по нотам, не похоже, чтобы это было в первый раз. Кроме того, благосостояние Денщикова резко улучшилось задолго до этого сексуального спектакля. Ну, квартира, положим, ему в подарок от Вертолета, а машина? Радиотелефон? За одно разваленное дело многовато.
- Многовато?
- Определенно. Да и квартиры-то многовато. А потом, травматологических пунктов не так уж много,
