грохнула.
- Не думаю, - медленно сказала я...
А в голове начала складываться картинка, совершенно невероятная. Но ведь Пруткин говорил, что ему никто не поверит, если он расскажет, как все было. Нет, это надо обдумать. И уточнить еще кое-что. А что, если прямо спросить у Пруткина?.. Нет, пока рано.
До прокуратуры я добралась только к половине восьмого, в который раз подумав, как хорошо, что у моего ребенка есть бабушка, а то куда бы он девался неприкаянный, пока я по тюрьмам да по РУБОПам разъезжаю...
Горчаков терпеливо ждал моего прибытия, поскольку помнил, что я обещала привезти бумажник Скородумова. Я не торопясь, сняла куртку и сапоги, переобувшись в сменную обувь на десятисантиметровых каблуках. (Высоченные каблуки - моя слабость, я бы не ограничивалась десятью сантиметрами, но с двенадцати начинаешь уже падать вперед, да и по пожарным лестницам лазать менее сподручно...) Лешка за стеной, по-моему, уже затаил дыхание. Наконец я торжественно вошла, громко стуча каблуками, и шлепнула перед ним на стол конверт с моей подписью и печатью.
- Найдешь понятых? - спросила я Лешку, садясь на стул и вытягивая ноги. А то я уже без сил.
- Сей момент, - отозвался Горчаков, выбегая в коридор.
Я слышала, как он вербует понятых из числа пожилых благообразных дам, ждущих под дверями кабинета Кочетовой, которая сегодня тоже что-то припозднилась. Наконец он уговорил двух почтенных леди, пообещав им, уж не знаю, какие блага. Дамы вошли в кабинет и затаились в уголочке.
- Ну что, открываем? - спросил он, держа конверт в руках.
Я кивнула, и он, убедившись, что конверт не вскрывался и печать цела, отрезал ножницами край конверта. Из него он вытащил бумажник и торжественно раскрыл его. Внутри лежали деньги - четыреста рублей сотнями, металлическая мелочь, в прозрачном окошечке помещалась фотография женщины, наверное жены, - и еще одно отделение было закрыто на молнию, оно-то было самым пухлым.
- Понятые, подойдите поближе, пожалуйста, - попросил Лешка, прежде чем расстегнуть застежку- молнию.
Дамы послушно подошли поближе и наклонились к Лешкиным рукам. Он расстегнул закрытое отделение и вытащил оттуда четыре кассеты необычного вида и размера - крохотные, с узкой пленкой.
- Та-ак...
Мы с Лешкой переглянулись. Вот еще одно осложнение вспухло перед носом: нам не на чем было эти кассеты послушать или посмотреть. По крайней мере, сегодня и сейчас не на чем.
- Что будем делать? - спросил меня Лешка.
- Сейчас запакуем эти кассеты в отдельный конвертик, составим протокол сегодняшнего осмотра и в нем укажем, что из бумажника извлечены четыре микрокассеты, которые помещены в другой бумажный конверт и заклеены и опечатаны, а понятые распишутся, - посоветовала я.
Лешка кивнул, он прекрасно понял, зачем это делается: поскольку сейчас мы посмотреть микрокассеты не можем, оставим это до лучших времен, - сейчас понятые не смогут засвидетельствовать их содержание. Чтобы избежать в дальнейшем обвинений в подмене кассет - мы пока не знаем, что на них записано, но вдруг там важные улики, - надо упаковать их до осмотра таким образом, чтобы исключить возможность подмены. А в следующем протоколе осмотра, когда раздобудем, на чем эти кассеты смотреть и слушать, укажем, как они были упакованы и как упаковка вскрывалась.
Дамы все так же послушно расписались в протоколе и, не задавая лишних вопросов, так и ушли снова на свою вахту под дверями помпрокурора Кочетовой.
- Машка! Скажи, где был бумажник? - тут же вцепился в меня Горчаков.
- В больнице, у лечащего врача Скородумова, доктора Пискун, в сейфе лежал, - устало ответила я, разглядывая свои туфли и думая, что сапоги опять грязные; надо же, почти весь день на машине ездила, а сапоги все равно умудрилась извозить.
- В больнице?! Как тебе это в голову пришло?
- Очень просто. Там они уже были, там уже искали, значит, второй раз не полезли бы. А Галину Георгиевну я давно знаю. Когда мы с Кораблевым туда ездили, я, соблюдая конспирацию, зашла к ней под благовидным предлогом и попросила похранить пакет с вещами ее больного.
- Ну, а что Анджела?
- Ой, Лешка, я же со вчерашнего дня извелась вся: как же я ее в РУБОПе оставила, что там с ней делать будут, как показаний добиваться?..
- Ну, Машка, я с тебя смеюсь, - и вправду рассмеялся Алексей. - Это же не второй отдел уголовного розыска, рубоповских-то ребят мы же знаем как облупленных, что они такого страшного могли с ней сделать?
- Ну не знаю, еще Кузьмич так многообещающе сказал, что она, мол, все расскажет...
- Ну и что?
- Приезжаю я туда, с замиранием сердца спрашиваю, как там Анджела? Кузьмич мне широко улыбается и ведет в кабинет к Кораблеву, там сидят Анджела, Ленечка и еще один опер, я его раньше не знала, симпампунчик такой, косая сажень в плечах. Анджела пьет кофе, курит, а они вокруг с зажигалками вьются и воркуют над ней. Анджела улыбается, хихикает, с ними заигрывает, меня увидела и говорит: а что же вы так долго не шли, я хочу дать показания, давайте писать протокол... Я ей - сейчас ваш адвокат придет, а она - мне не нужен адвокат, давайте записывайте, чего я буду говорить.
- Ну ты хоть подождала адвоката? - спросил Горчаков.
- Обижаешь... Конечно, я ее с адвокатом допрашивала, в качестве дополнительной гарантии добросовестности следствия. Полный расклад, Денщиков в дерьме по уши, она еще эпизод вымогательства дала, о котором мы не знали. Причем она рассказала, что ей известно про обыск у Скородумова, что инструктаж оперов происходил при ней, Игоречек Денщиков им втолковывал, что им надо искать любые кассеты, где фигурирует его особа, иначе им кран-ты. Потом, когда стало известно, что Скородумов в больнице, Денщиков ужом извивался, чтобы заполучить его вещички, поскольку подозревал, что тот кассеты с собой носит. А потом она по поручению Денщикова звонила регулярно в больницу и интересовалась состоянием Скородумова, поскольку имела жесткие инструкции - в любое время, если станет известно о его смерти, сообщить на пейджер Игоречку.
-Как себя в травмпунктах вести, мол, мазочки на стекла, и тэ пэ... Это Денщиков ее учил?
- Вестимо, - кивнула я.
- Лучше бы этот гад смрадный по своим делам вещдоки хоть раз правильно упаковал, - в сердцах сказал Лешка. - Слушай, а где Денщиков такую способную девушку подцепил?
- Ха, это самое интересное. В бассейне, как и Костенко. А бассейн, знаешь, где?
- Где?
- В клубе 'Фамилия'.
- Где?!
- Да-да, у Нателлы Ивановны. Там, конечно, только избранные отдыхают, но Игоречка прокурор города привел, а Костенко пришел вместо своего генерального директора, тот не смог почему-то и отправил Костенко вместо себя с абонементом. Только они там плавали, а Анджела массажисткой трудилась, чего нигде не афишировала, ни в каких травмпунктах. Не работает, и всё. Кроме того, она мне игриво сказала, что она, конечно, 'би'.
- Чего?!
- Деревня! Объясняю: бисексуалка...
- Что, сразу с двумя может?
- Дурак!
- Ну, 'би' она, и что?
- А то, что она хоть с рубоповцами и кокетничала, но мне тем не менее заявила, что мужики - это так, фигня, женщины ей нравятся больше, а вот, в частности, ее хозяйка, Нателлочка- это что-то! При этом именно Нателлочка ее приучила к садомазохистским игрищам, так что с потерпевшими по вымогательствам она не особо себе на горло наступала
- Маша, у тебя телефон надрывается, наверное, Сашка тебя уже с фонарями ищет, - прервал меня Горчаков.
Я поднялась, но трезвон в моем кабинете прекратился, зато зазвонил Лешкин аппарат. Сняв трубку, он
