изолированные друг от друга. Сколько бы народу ни прибыло в Честер, никому не грозило провести ночь в главной зале, на тюфяке, постеленном на пол.
— Ваш ребенок будет устроен вместе с нянькой в одной из чердачных комнат, — сказала Сибил, пропуская уэльскую девчонку в спальню. — Не волнуйтесь, там им будет гораздо уютнее, чем здесь. Боюсь, это помещение тесновато и не слишком удобно.
Она запоздало сообразила, что эти слова могут быть расценены, как вызов на комплимент. Приготовленная для гостей спальня изобиловала всеми возможными предметами роскоши: на кровати лежало удивительной красоты стеганое покрывало изумрудного шелка, отороченное бобровым мехом, а рядом на столике стоял подсвечник со спирально крученными свечами из настоящего пчелиного воска.
Однако от созерцания этих красот гостью отвлекло то, что Эдит с ребенком на руках, следуя за слугой, направилась к еще одной лестнице. На мгновение Сибил показалось, что она бросится следом за ними.
— Прошу вас, перестаньте тревожиться! За ребенком будет самый внимательный присмотр.
Леди Арианна повернулась, и лицо ее озарилось улыбкой, неожиданной и от этого тем более пленительной. С болезненной завистью Сибил подумала: «Вот красота, которая встречается один раз среди тысячи лиц. Мужское сердце не в силах устоять против такой красоты».
— Не подумайте, что я сомневаюсь в вашем гостеприимстве, — сказала Арианна. — Конечно, о моем ребенке позаботятся. Когда она проголодается, Эдит даст мне об этом знать.
— Я так завидую вашему материнству, — начала Сибил, стараясь протянуть ниточку дружбы к этой странной девушке, которой суждено было стать женой Рейна.
Несмотря на юный возраст, в той чувствовался крепчайший внутренний стержень, некая нерушимая, несгибаемая основа, которая способна была вынести все, противостоять любым ударам судьбы, как противостоят ударам меча доспехи, выкованные из уэльского металла. В Арианне Гуинедд была внутренняя сила, которой всегда недоставало Сибил.
«Если бы я была сильнее, то, возможно, сумела бы дождаться возвращения Рейна, как обещала».
— Чего я только не перепробовала, чтобы забеременеть, — продолжала Сибил, тяготясь молчанием. — Вешала над кроватью омелу, днями пила анис, растворенный в вине... я вознесла столько молитв Маргарите, что у бедной святой, наверное, разболелись уши, если, конечно, у святых вообще бывают уши.
Она сообразила, что несет ерунду, но стоило только умолкнуть, как сердце сжала знакомая давняя боль. Бог свидетель, она хотела родить ребенка, она жаждала этого всем сердцем! За что, за какой именно грех было ей послано бесплодие? За то, что она недостаточно любила Рейна, или за то, что любила его слишком сильно? Если бы только она дождалась его... что было бы тогда, какая судьба ожидала бы их, если бы она сдержала обещание?
Сибил вздрогнула, когда Арианна взяла ее за руку. В глазах гостьи, серовато-зеленых, как штормовые волны, была искренняя симпатия. Но потом она сказала: «Вы еще молоды», — и Сибил ощутила вспышку злобы, потому что молодость — это двадцать лет, но никак не двадцать семь.
Как бы пытаясь показать, что она-то не так молода телом, как годами, Арианна испустила громкое «ф- фу-у!» и начала обмахиваться рукой на манер престарелой матроны.
— Неужели в Англии летом всегда так невыносимо жарко?
В помещении действительно было довольно душно, хотя ставни на окне были плотно прикрыты, а необъятные стены так же хорошо сохраняли прохладу летом, как и тепло зимой. Сибил уже собралась ухватиться за тему погоды, но тут на пороге появился Рейн, который задержался во дворе, разговаривая с братом. Его взгляд немедленно отыскал жену.
Та стояла к двери спиной и не замечала его. Она сняла головной убор и тряхнула головой, отчего волосы рассыпались по спине дождем осенних листьев — темно-каштановые с отдельными рыжими и золотыми прядями. Бессознательно чувственным жестом она огладила бедра, талию и груди, чтобы поправить платье. Рейн следил за ней, не отрываясь, и Сибил заметила, что лицо его обострилось, стало напряженным и жестким, глаза потемнели. Арианна не могла не почувствовать этот пристальный взгляд. Действительно, она обернулась, но Рейн тотчас отвел глаза.
Несколько секунд Арианна молча смотрела на отвернувшегося мужа. На ее лице не было никакого особенного выражения, но в воздухе возникло явственное напряжение, готовое дать о себе знать искрами, как это порой бывает во время грозы.
— Пойду посмотрю, как устроена Неста, — низким грудным голосом сказала Арианна и направилась к двери.
Проходя мимо мужа, она почти коснулась его, но так и не посмотрела в его сторону.
— Я ей не понравилась, — заметила Сибил, когда они с Рейном остались вдвоем.
— Арианна вообще не в восторге от нормандцев. Согласись, у нее есть на это причины.
Голос Рейна был так резок и неодобрителен, что Сибил растерялась, не зная, как продолжать разговор. Она совсем не ожидала, что он вступится за жену, да еще так пылко.
Тем временем он прошел к окну и распахнул ставни (кожаные петли откликнулись громким скрипом). Из окна открывался вид на желто-зеленые дали, но на горизонте дремали в опаловой дымке синевато-серые холмы Телеингла. Рейн далеко высунулся в окно, разглядывая их, и Сибил порадовалась, что выбрала для него именно эту спальню. Она подошла и остановилась рядом, чтобы видеть выражение его лица.
— Как тебе показалось, Честер изменился с тех пор, как ты был здесь в последний раз?
— Нет, не очень.
На его щеке, которая была обращена к Сибил, появился едва заметный тик. Это не удивило ее: в последний раз Рейн был в Честере в тот день, когда она венчалась с Хыо. Он вошел в зал размашистым шагом, в разгар свадебного пира. Не обращая внимания на любопытные взгляды, он прошел прямо к возвышению, где сидели новобрачные, и остановился перед ней. Окаменев на своем стуле, она смотрела на него снизу вверх, и в груди ее смешались радость, страх, отчаяние. Прошло немало лет с того дня, но она так и не забыла глаза Рейна, потому что в них не было ни гнева, ни страдания, ни даже сожаления. В них не было вообще ничего. Рейн отошел от окна и начал прохаживаться по спальне, осматриваясь. Почему-то его внимание привлекла жердочка для сокола. Сибил знала, что он не привез с собой охотничьей птицы. Она сообразила: он думал о том, что соколиная охота — развлечение людей благородных, а у него не было сокола ни в детстве, ни в юности. Возможно, у него не было его и по сей день.
Сибил не знала, что сказать, как отвлечь Рейна от неприятных воспоминаний. К счастью, в этот момент слуги внесли лохань с горячей водой. Сострадание сменилось в Сибил паникой: обязанность мыть прибывающих гостей возлагалась на хозяйку замка. Она спросила себя: достанет ли у нее сил коснуться Рейна и не упасть в его объятия, не показать ему, как она по нему истосковалась?
Что до него, он не выразил (и, вероятно, не ощутил) ни малейшего смущения ни при виде лохани с водой, ни от сознания, что им вот-вот предстоит довольно интимный момент. Сибил и раньше приходилось раздевать Рейна, но при других обстоятельствах, далеко не столь невинных. Именно воспоминания об этом заставили дрожать ее руки, когда она стягивала сапоги и снимала через голову Рейна рубаху. Она чувствовала, как быстро разгорается ее лицо, как сохнут губы, она боялась поднять взгляд и лишь украдкой следила за тем, как он, теперь уже совершенно обнаженный, с бессознательной грацией прошел к лохани и погрузился в воду.
Намылив душистым мылом мягкую тряпицу, Сибил начала осторожно тереть Рейну спину. Она находилась теперь позади него и могла не смущаясь упиваться видом этого тела, знакомого и как будто совсем иного. Он изменился, Рейн. В нем были теперь сила и стать зрелого мужчины, его украшали шрамы воина, и все же он не был таким каменным и несгибаемым, как ей представлялось раньше. Намокшие пряди угольно-черных волос приоткрыли склоненную шею, и та казалась беззащитной при всей своей крепости. Сибил представила себе, что целует его там. Отложив тряпицу, она намылила руки и начала разминать мышцы сначала на плечах, потом на груди, где они были особенно развиты за годы сражений, и, наконец, на животе. Сознавая, что это грешно, она все-таки не удержалась и посмотрела, возбуждают ли Рейна ее прикосновения. Они не возбуждали его. Нисколько.
Раздавшийся шорох заставил Рейна резко вскинуть голову. На пороге спальни стояла леди Арианна, стояла прямо в потоке света, падающего из окна. Она застыла в полной неподвижности, и бронзовое ожерелье, кольцом охватывавшее ее шею, ослепительно пламенело. Они смотрели в глаза друг другу, она и Рейн, и чем дольше это длилось, тем явственнее виделась Сибил огненная нить, протянувшаяся между
