— Из-за тебя, — начал он голосом холодным, как и в самую свирепую зимнюю стужу, — и только из-за тебя оставил свои земли на произвол судьбы, теперь, когда они так уязвимы. Из-за тебя один человек мертв и четверо ранены. Такова была цена перехода через эту Богом забытую землю, до этого проклятого замка. Всё это ради того, чтобы вернуть тебя. Ты довольна, Арианна? Как по-твоему, дело того стоило? Стоишь ли ты таких усилий?
— Значит, Талиазин мертв? О, Рейн, мне так жаль!
— Жаль? И ты думаешь, что простое «жаль» — достаточная плата за отнятую человеческую жизнь?
Арианна стиснула зубы и помотала головой,
Рейн отвернулся и отошел, как если бы не в силах был дольше выносить ее вид. Он пытался справиться с собой, это было видно по тому, как ходит ходуном его спина от тяжелого гневного дыхания.
— Талиазин жив. — Он круто повернулся и вперил в нее почти ненавидящий взгляд, заставивший Арианну отшатнуться. — Он выжил, хотя ты сбежала и оставила его истекать кровью на полу конюшни!
— Я не сбегала! Не стану отрицать, что я опоила сонным зельем стражу и помогла Кайлиду бежать, но я не побоялась бы предстать перед вами и принять наказание. Что бы вы ни думали обо мне, милорд, вы должны помнить, что я не труслива. Никогда, ни за что я не оставила бы оруженосца истекать кровью!
Рейн смотрел на нее, и лицо его было бесстрастным, за исключением насмешливо поджатого уголка рта. Арианне хотелось крикнуть: «Ну скажи хоть что-нибудь, сделай хоть что-нибудь!» — но когда наконец он заговорил, сердце ее дало сбой, а потом испуганно зачастило.
— Подойди ко мне, — сказал он.
Она шла к нему через всю комнату, и камыш шуршал и похрустывал под ногами. Когда между ними осталось не больше шага, она остановилась и заставила себя поднять глаза, встретив взгляд мужа.
Наступила тишина, настолько полная, что слышно было, как догорает жаровня, как мыши шуршат в стенах, как поскрипывают, оседая, кожаные дверные петли. Лицо Рейна было покрыто тонким слоем испарины, и пахло от него зловещей смесью запахов: лошадиным потом, горячим металлом, яростью. Мрачные серые глаза казались абсолютно невыразительными.
Он взялся за рукоять меча и вытянул его из ножен со свистящим звуком.
— На колени!
Арианну поразила ужасная догадка, что муж собирается обезглавить ее прямо здесь, в спальне, не откладывая этого до возвращения в Руддлан. «Мою голову, — подумала она с ужасом, — он заберет с собой, насадит на копье и оставит на стене гнить и кормить воронов».
Она полагала, что не способна издать ни звука, но слова полились сами собой, хотя не успела она и договорить, и почувствовала себя круглой дурой.
— Ты не можешь убить меня в родительском доме!
На лице Рейна возникло очень странное выражение, глаза на мгновение расширились, но он повторил так же сурово:
— На колени!
Арианна не могла бы сказать, подчинилась она сознател! но или просто у нее подкосились ноги.
— Вытяни руки!
Так вот оно что! Он собирается отрубить ей не голову, руки! Она станет отщепенкой, изгнанницей, из тех, что бродя от замка к замку, собирая подаяние в шапки, зажатые между двумя обрубками! О Боже! Так неверные, сарацины, калечат своих жен за измену и другие проступки. Должно быть, Рейн видел подобное во время крестовых походов и взял на заметку на случай, если придется наказать непокорную жену!
Арианна испугалась, что разразится сейчас истерическим хохотом.
— Остановитесь, подумайте, супруг мой и господин! Как же я смогу выполнять супружеские обязанности без помощи рук? — залепетала она. — А если я снова разгневаю вас, что вы отрубите тогда? Может быть, нос или пятки...
Ей показалось, что губы мужа задрожали в улыбке, и она вдруг почувствовала уверенность, что может ему доверять, с чем бы им ни пришлось столкнуться в столь беспокойном браке. Возможно, это было наивно, но из-за одной лишь улыбки, которая случалась реже, чем ее видения, Арианна повери— лa, что Черный Дракон не причинит ей вреда. — Вытяни руки, Арианна.
Она подчинилась, довольная, что они дрожат лишь самую малость.
Если секундой раньше она едва не засмеялась, то теперь чуть было не заплакала от чувства, которому не могла подобрать названия. Мозолистые ладони Рейна поглотили ее руки, и он потянул их к рукояти меча, заставив обхватить холодный металл.
— Я хочу слышать от тебя клятву верности, Арианна, — сказал Рейн своим ровным голосом.
Вначале она не поняла, чего он хочет, а когда поняла, та не сразу поверила в услышанное. «Слышать клятву верности... клятву верности...» — повторялось и повторялось в ушах.
Ладони на ее руках сжались сильнее, до боли вдавливая их в твердый металл рукояти меча.
— Поклянись мне в верности, Арианна. Если ты сделаешь это, я буду защищать тебя, как сюзерен вассала, я буду заботиться о тебе, и ты никогда не узнаешь ни холода, ни голода, ни страданий. Ты сможешь рассчитывать на мое доверие и преданность, но и в ответ я потребую того же. Ты будешь служить мне верой и правдой, будешь моим советчиком во времена трудных решений, будешь бороться бок о бок со мной против всего света, если я призову тебя. Ты будешь моей опорой, моим верным соратником.
Арианна знала: если она произнесет клятву верности, то станет Рейну женой в полном и окончательном смысле этого слова. Она получит непререкаемое право делить с ним ложе, рожать ему детей и управлять его замками, она будет неразлучна с ним всю жизнь — и все это с честью и гордостью, как она мечтала совсем недавно. Но взамен ей придется принести великую жертву: вся ее преданность, вся ее верность будут отданы навеки только ему, нормандцу, ее мужу.
Ну и что же? В клятве верности нет стыда, сказала себе Арианна. Оруженосец приносит ее своему рыцарю, рыцарь — сюзерену, а сюзерен — королю. Такая вот цепочка взаимного уважения и лояльности столетиями сковывала мужчин... но женщины... ни одну из них никогда не просили при — нести клятву верности, потому что считалось, что у женщины нет ни чести, ни гордости — ничего, кроме чрева и земель которые она может принести в приданое. Ни один мужчина не смог бы увидеть в жене своего верного вассала, потому что это значило бы, что она перестанет быть «его рабой, кроткой и покорной», а станет ровней ему. Ни один мужчина не захотел бы стать ровней женщине. Ни один — кроме Рейна.
— Клянись же, Арианна! Скажи нужные слова.
Она открыла рот, но не смогла издать ни звука. Рейн выпустил ее руки.
— Постойте, милорд, постойте! — Теперь уже она схватила его за руки и сжала их на рукояти меча. — Постойте же! Я сделаю это... потому что... потому что я хочу это сделать.
Перед глазами все поплыло, и горячие соленые слезы покатились по щекам, попадая в рот. Арианне было все равно, она смотрела на две пары рук, сжимающих меч (ее — маленькие и белые, его — большие и смуглые). Всего лишь плоть, прильнувшая к плоти, — нет, больше, гораздо больше! Ей вдруг показалось, что в них течет сейчас одна, общая кровь, и одно общее сердце бьется разом в его и ее груди.
И она произнесла простую клятву верности, изменив одноединственное слово.
— Я, Арианна из рода Гуинедд, согласна стать твоим вассалом и... женщиной из числа твоих людей. Клянусь Богом и всеми его святыми, что мои верность и честь пребудут с тобой, что бы ни случилось.
Рейн поднял ее с колен, и Арианна подставила лоб, чтобы принять традиционный поцелуй милости. Но он отбросил меч и подхватил ее, приподняв одной рукой. Другая, как обычно, нырнула ей в волосы, запрокидывая голову. Арианна потянулась навстречу. Рейн втянул ее губы в рот, словно хотел всосать в себя ее душу, потом раздвинул их и вошел в ее рот, как входил в тело. Даже сладкий и хмельной вкус меда не мог заглушить его собственного вкуса. Арианна подумала, что готова целовать его вечно.
Потом он наклонился, чтобы подхватить ее под колени. Оказавшись в его руках, она расслабилась и позволила нести себя к кровати. Они упали вместе и принялись кататься от спинки к спинке, потому что каждому хотелось немного побыть сверху. Наконец Рейн победил. Он уселся, оседлав ее и глядя сверху вниз глазами, в которых вместо гнева был теперь голод, и которые пылали, как два факела.
— Теперь ты моя, — сказал он. — Мой вассал.
— Да, я — ваш вассал, милорд.
Рейн начал наклоняться снова, но потом помедлил и бросил взгляд через плечо. Арианна с удивлением
