руки, она согласилась, и он без труда узнал, что изумруд у меня.
Известие о вашей свадьбе, Рут, я принял очень спокойно, потому что этот фокус для нас, старых сыщиков, давно уже не нов.
Только молодые, неопытные девушки могут попасться в подобную ловушку — но когда вы мне сказали, что ваш жених уезжает и свадьба состоится через две недели, я понял, что на этот раз доктор угодил в мою западню.
Ночью в Дюссельдорфе появилось привидение, Я ставил на карту все — и применил несколько необычный прием.
Загримировавшись под Элиаса, а сделать это было нетрудно, имея под рукой его портрет в медальоне я пришел к Кюртену. Немногие актеры могут похвастаться таким успехом.
Он рассказал мне даже больше, чем я мог надеяться, — мой визит к доктору Миллеру был только трюком для удовлетворения собственного тщеславия.
Вместо старика, с постели поднялся Элиас и, увидев своего двойника, чуть не лишился чувств.
Думаю, что никаких объяснений из реальной жизни он не понял и приписал мое вторжение потусторонним силам. Захваченная с туалетного столика гребенка с рыжими волосами больше уже не была нужна. Последние сомнения отпали.
Элиас, приехав в Дюссельдорф, встретился со своим старым товарищем Кюртеном. Тот, жестокий, но бесхитростный преступник, соблазнившись богатством, убил его. Конечно, Элиас не открыл ему своей двойной жизни, ведь он только начинал ее. Кюртен, стащив труп в овраг и забросав его листьями, ничуть не волновался, что кто-нибудь хватится молодого Шлемана, так как был уверен в том, что о его приезде никому неизвестно.
По-видимому, Кюртен очень торопился и не проверил, довел ли он до конца свое черное дело, благодаря этому Элиас выжил. Тогда-то у него и зародился план мести.
Досконально зная особенности Кюртена, Элиас являлся к нему по ночам как вампир, привидение и толкал на все новые убийства. Это Элиас писал письма, сбивавшие с толку полицию. Это Элиас до мельчайших подробностей продумывал очередное преступление. Это он — настоящий убийца, а Кюртен только слепое орудие, загнанный в тупик человек, терроризированный своей «жертвой».
Не спорю, что он преступник по существу и, кроме того, настоящий садист — находил в этом удовольствие, да еще убедившись в собственной безопасности. Но, в конце концов, связь с привидением расшатала ему нервы настолько, что он обратился за советом к Миллеру, о котором ходили слухи, что он знает самого дьявола.
Нетрудно догадаться, что «доктор», зная обо всех событиях побольше самого рассказчика, направил его в нужном себе направлении.
Мяч, приехав в Берлин, совершил чудо гримерного искусства — совершенно преобразился; убедившись, что Элиас наблюдает за ним, он как инспектор Рейхгольд поехал в Дюссельдорф. В кармане его были бумаги на это имя. Проводы, ловко инсценированные агентами берлинской полиции, окончательно сбили с толку Элиаса, и он не почуял подвоха.
Преступник оглушил (он был уверен в этом) мнимого инспектора, сбросил его в туннель под поезд и, загримировавшись, приехал сюда, в Дюссельдорф, как Рейхгольд. Все сошло очень гладко.
Если бы я не был уверен в исключительных способностях Мяча, я бы никогда не смог даже мечтать, о выполнении столь сложного плана. К счастью, наш дорогой Мяч справился с заданием и не особенно пострадал.
Мюних получил от Элиаса предупреждение закрывать свою лавочку. Узнав об этом, я сделал вывод, что Элиас хочет представить его как дюссельдорфского убийцу, и, одурачив таким образом меня, преспокойно увезти Рут и скрыться за границей. Денег у него было более чем достаточно.
Элиас очень торопился. Решив покончить со всеми делами одним махом, он явился ночью к Рут. Увидев, что она не сдастся без сопротивления, может быть крик, шум, он напугал ее тем, что изумруд отравлен. Зная, что кольцо у меня, Рут, конечно, бросилась бежать ко мне на помощь.
По дороге ей попалось такси. Не обращая внимания на шофера, девушка села в автомобиль. И только когда автомобиль тронулся, шофер обернулся. Рут, узнав Элиаса, тут же лишилась чувств. Убедившись, что она больше не опасна, преступник помчался в свое имение.
Я, следивший за ним, бросился наперерез и около камней по дороге удачно вскочил на подножку его машины и притаился.
Приехав, Элиас поставил машину в гараж, прошел в дом, но, когда вернулся, обнаружил автомобиль пустым.
Через несколько минут во двор прибежал подосланный мной фермер, крича, что какая-то женщина бросилась в пруд. Поиски трупа, конечно, ни к чему не привели, и Элиасу оставалось только вернуться в город. Он мог утешать себя мыслью, что Рут, по крайней мере, не досталась никому.
На самом же деле я отвез ее в город и, встретившись в условленном месте с удравшим из госпиталя Мячом, запер обоих в камеру, там, по крайней мере, оба были в безопасности. Мяч страшно ослабел и нуждался в уходе.
Одновременно я отдал приказ об аресте Мюниха и Кюртена.
Но Кюртен сам ускорил события. Не получая в последнее время никаких указаний от Элиаса, он, войдя во вкус, решился на собственное преступление. Предупреждение вампира о том, что он будет в безопасности только пока следует его точным указаниям, не помогло.
Убийство сорвалось. Девушке удалось бежать и донести полиции, предупрежденной уже мной.
Рейхгольд-Элиас, услышав об аресте Кюртена, окончательно успокоился. Во-первых, он предупреждал его; во-вторых, почему бы тому и не объясниться? Я вполне разделяю уверенность Элиаса. что Кюртен его никогда не выдаст, да и кто, скажите, поверит такой странной истории?
Но я отвел его в камеру, где раньше сидели Мяч и Рут, и заставил сознаться во всем… В кольце с изумрудом был тайник с пилюлей цианистого калия, достаточной даже для «вампира», я сам передал ему кольцо…
Лично меня Кюртен не интересует. Пусть он остается убийцей и ведется процесс. Я, по всей вероятности, выйду в отставку. Прошу вас заметить только одно: если кто-нибудь из вас захочет предать гласности рассказанное мной, то я совершенно спокойно откажусь от всего. Раз выполнен божеский суд, то человеческому суду нечего делать. Это мое мнение, а я не привык, чтобы его кто-нибудь оспаривал.
В заключение могу добавить, — Горн улыбнулся и закурил папиросу. — Мне очень неприятно, что в интересах дела я вынужден был дать Рут такое резкое интервью, в котором волей-неволей обидел моих товарищей по работе. Вам, конечно, господа, теперь не надо объяснять, что я, наоборот, самого лестного мнения о моих коллегах и могу сказать, что их помощь была для меня чрезвычайно важна. В особенности инспектора Шульце и инспектора Зоммера. Как я уже сказал, его работа, проведенная с такой выдержкой, тактом и хладнокровием, дала ему полное право на повышение.
Что касается вас, сэр Мун, то должен сознаться, что я до сих пор не могу простить себе вынужденной шутки, которую себе позволил при нашем разговоре об инспекторе Рейхгольде. Вы совершенно справедливо нашли его подозрительным, но вы понимаете теперь, почему тогда я не мог признаться вам, что вполне разделяю ваше отношение к нему. Я мог бы этим повредить всему делу, одним неосторожным движением разорвать всю хитро сплетенную паутину. В тот момент, когда вы пожалели об отсутствии Мяча, я больше чем кто-либо думал о нем и ждал его возвращения.
Когда Горн кончил свое повествование, шеф полиции встал и, сопровождаемый Мячом и инспектором Муном, вышел из кабинета, оставив заплаканную Рут вдвоем с Усталым Сердцем.
— Ну, что вы мне теперь скажете, Рут, — заметил Горн, пристально и ласково глядя на девушку, — если я все-таки, несмотря на все сплетни и слухи обо мне, попрошу вас стать моей женой? Или, может быть, у вас есть еще какие-то сомнения относительно моей семейной жизни? Скажите, например, не показывала вам моя «жена» карточку, изображавшую меня в окружении большого семейства? Да? И это вас, конечно, сразу же убедило в истинности ее слов? Ну, конечно. Однако я все же должен вам заметить, милая Рут, что это очень и очень устарелый фотографический трюк, используемый ежегодно газетами всего мира в традиционный день первого апреля. Обманный день. Берутся две-три фотографии, вырезаются, склеиваются и снова переснимаются. Эффект иногда получается поразительный. При помощи фотографии можно, например, сделать вас женой Кюртена или доктора Миллера.
