угольный титан в ванной комнате, но нагреваться ему предстояло не меньше получаса.
«Что за привычка у этих островитян, – с внутренней усмешкой подумал Андрей. – То тыщу лет, со времен римлян, вообще не мылись, а теперь вдруг – ванна и душ два раза в день! У нас проще – баня раз в неделю – и хватит. Как говорил Чингиз-хан: „Кто смывает с себя грязь – смывает счастье!“ Но вслух сказал другое:
– Тогда следует этим вопросом серьезно озаботиться. Тебя это на самом деле не заинтересовало? Что- то странновато наша экскурсия начинается…
Вопрос был задан в лоб, причем Андрей смотрел на леди Спенсер весьма пытливым и даже тяжелым взглядом.
– Знаешь, дорогой, – она протянула руку, и Берестин тут же подал ей длинную сигарету. Несколько слишком предупредительно. Да какая разница, может, наедине она вообще хлещет его солдатским ремнем. Все бывает. – Знаешь, – повторила она, – я не хотела заострять на этом моменте внимание. Десять к одному, что этот субинтендент на самом деле хотел сорвать соверен или даже гинею…[18]
– Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят, – повторил Шульгин отнюдь не новую остроту.
– Тогда я ставлю гинею против русского бумажного рубля, что здесь замешана твоя альтер-эго, – заметил Новиков, – если мы попали на ГИП, а не куда-нибудь еще, она здесь непременно присутствует. Мы сделали колоссальную ошибку, подняв на гафеле вымпел сэра Говарда. Меа кульпа,[19] спорить не буду. А ты, миледи, тоже ни о чем подобном не задумалась? Или что?
Начинала закручиваться очень интересная интрига, разборка, поворот сюжета, наконец. Друзьям-то можно вкручивать безудержный оптимизм, а для себя с пугающей непреложностью очевидно, что ни одно событие вокруг не происходит
Замысел Новикова понял только Шульгин. Берестин не уловил. Ну, как говорится: труба пониже, и дым пожиже. Не в обиду будь сказано, но уровни синтонности разные.
Сильвия встала с кресла, глазами показала на самый дальний угол гостиной, где рос в кадке фикус, а через открытое окно слышался стук лошадиных копыт и гром железных колесных шин по брусчатке.
Там они остановились, вдыхая запах покрывающего улицы конского навоза, угольного дыма из тысяч каминов, символически отапливающих дома и квартиры.
– Ты все очень правильно понял, – сказала Сильвия, касаясь кончиками пальцев щеки Андрея. Милая ласка перешагнувшей бальзаковский возраст[20] дамы в отношении симпатичного юноши. – Это была явная и откровенная подставка. Зачем тратить время на сложные маневры, расставлять хитрые ловушки, если достаточно вовремя приоткрыться?
– Толково, – не мог не согласиться Андрей. – Вопрос следующий. Кем ты здесь видишь себя?
– Конечно, Дайяной. Всю жизнь мечтала занять ее место.
– А внешность?
– Не вопрос… Мне потребуется не больше часа.
– Отлично. Час на подготовку, час на то, чтобы разыскать здешнюю Сильвию и содержательно побеседовать. А мы постараемся подготовить почву для разговора. Алексея ты с нами отпускаешь?
– Разве я могу не разрешить?
Берестин, обладавший феноменальным слухом, при этих словах почти незаметно дернул щекой, но Новиков заметил. Слишком напряженно он отслеживал все происходящее вокруг.
В комнате Шульгина они втроем переоделись подходящим образом. В холле пожилой портье скользнул по ним словно и невидящим, но все запоминающим взглядом и вернулся к своему чаю. Джентльмены записались в книге постояльцев, оплатили номера вперед, какой в них интерес? Вот если вернутся поздно, постучат в дверь шиллинговой монетой, будет некоторая польза. Одеты по погоде. С неба сыплется холодный дождь, смешанный с сажей, так что просторные непромокаемые плащи-рединготы, шляпы-котелки и зонты-трости, в раскрытом виде больше метра в радиусе, как раз к месту.
Под такой одеждой можно спрятать любое количество оружия, только оно сейчас было не нужно. Пистолеты, как необходимая часть экипировки светского человека, вроде носового платка, – и достаточно. Сэр Артур Конан-Дойль, правда, писал, что приличный нож и кастет в трущобах Лондона джентльмену необходимы. Кто же будет спорить с таким авторитетом?
…Субинтендента Гэвеллена пришлось немного подождать в глухой тени примыкающего к причалам кирпичного забора. Наконец его смена закончилась. Неизвестно, как и о чем с ним разговаривал начальник таможенного пункта Хикс, но шел он в сторону стоянки кебов на углу Ист-Смитфилд и Тауэр-Хилл в невеселом расположении духа, часто сплевывая жевательный табак.
Андрей с Шульгиным бесшумно выступили из темноты, заломили ему руки за спину, зажали рот и, подхватив под колени, утащили в заранее подготовленное место, где никто не помешает. Регулярная патрульно-постовая служба здесь отсутствует, ОМОНы тоже. Не придумали еще, уж больно жизнь спокойная. В стране, где триста лет детей публично казнили за украденную булку, кое-какие признаки законопослушности сохранялись.
Клиента прежде всего надо ошеломить, заморочить ему голову, а уже потом спрашивать, о чем нужно.
Шульгин светил таможеннику в глаза ярким электрическим фонарем, Новиков покачивал в луче сверкающим клинком до бритвенной остроты отточенной финки.
– Кто? Чего вы от меня хотите?.. – задыхался от страха и пережатой гортани Гэвеллен.
Сначала с ним поговорили на не имеющие отношения к делу темы. С хорошим произношением обитателей лондонских доков, мало соотносящимся с нормальным английским языком, Андрей потребовал ответить, сколько мзды взяли с последних партий контрабанды, пришедшей на таких и таких судах (информация из свежих газет), и почему не получил своей доли какой-то наскоро придуманный Билли Пью.
Насмерть перепуганный субинтендент, когда получил возможность говорить, одышливо оправдывался тем, что все вопросы решает через мистера Хикса с господином Блэкферном, и если достопочтенный мистер Пью имеет претензии, то сам он, Гэвеллен, не имеет к этому ни малейшего отношения.
– Вот, у меня в карманах фунт и три шиллинга. Это все. Заберите…
И тут же, как только дыхание восстановилось и мысли пришли, в его тоне прорезались другие нотки.
– А по делу так не говорят. Вам понятно? Блэкферн десять лет держит эти доки, с ним и попробуйте… Зарежете вы меня или нет – никакой разницы. Для настоящих дел. Но обменять фунт с мелочью на веревку – плохая сделка, парни… До завтра едва ли доживете…
– Ох и напугал… – с издевкой просипел Новиков, по лицу которого Сашка как бы случайно несколько раз скользнул лучом фонаря. Два жутких шрама, нанесенных коллодием, придавали Андрею демонический вид. – Был Блэкферн, станет Пью, понятно? Кто успеет перебежать на правильную сторону, окажется в выгоде…
Москва начала девяностых ХХ века отличалась от Лондона конца девяностых XIX лишь формой ведения подобных дел, никак не сутью. Характеры персонажей оставались прежними.
– Парни, можно, я сяду? – попросил таможенник. – И глоток виски. После станем говорить нормально…
Почувствовал ситуацию, что называется. Так ведь другие, не умеющие чувствовать, и не выживали. Что его собираются убивать всерьез, он вообразить не мог, здесь так дела не делались. С русскими бандитами конца другого века ему встречаться не приходилось.
Однако только на психологических приемах, среди которых блестящий нож был элементом вроде молоточка невропатолога, Гэвеллен
– Может быть, это подруга мастера Пью, ты не подумал? А если бы у нее там были бриллианты насыпью? Кто тебе поручил – ответь, сволочь. Скажешь – получишь целых десять фунтов и будешь работать только на Пью. Нет – тебя найдут очень не скоро. А если найдут – мало кто докажет, что это
