примерно, еще одну тысячу барыша, но телефон, но мелкие почтовые и иные поборчики неумолимо сжирали «процентную» тысячу… Это не считая куда более существенных платежей, без которых немыслима жизнь делового юридического лица: членские биржевые взносы, плата за коммуникативные линии, арендная плата за оба помещения, страховые отчисления, налоги на прибыль… И это еще не все… Не говоря уже о зарплате, которую только Сигорд с Яблонски привыкли получать по десять тысяч ежемесячно и при этом считать ее скромной…
Яблонский долго молчал, с листочком расчетов в руке, избегая встречаться глазами с Сигордом:
– Я что думаю… Можно не трогать эти пять восемьсот, а потерпеть еще месяц, подумаешь – задолженности… Не отключат же нас, а по налогам мы с легкостью можем волынить до конца марта, почти…
– И жить на что будешь?
– Ну… не знаю… Месяц в любом случае протяну. Я бы и больше продержался, но матушка моя совсем плоха, чертова уйма денег уходит на сиделок, врачей и лекарства…
– Да я понимаю, Ян… Ты и так мужик-молоток, что меня не бросил, рядом тонешь. Нет, эти пять восемьсот – ничему не выход. Что, глухо в банках?
– Глухо. – Ян Яблонски обошел, наверное, все до единого кредитные учреждения Бабилона, проявил чудеса рассудительности и коварства, оборачивался в деловых разговорах – в зависимости от этнической обстановки – поляком, евреем, русским, немцем… Ничего не помогло, никто и ни на каких условиях не хотел давать коммерческий кредит «Дому фондовых ремесел».
– А под залог?
– Так каков наш залог? У нас его нет. Уставный фонд? Под него давать? – они никто и слышать не хотят, разве что в лицо не смеются… А иные и смеялись.
– Нет, пять восемьсот не выход. – Сигорд вынул листочек из вялых пальцев Яблонски и привычно порвал его над урной в мелкие кусочки. – Что-то надо делать… Смеялись они… Сукины сыны, ты мне потом поименно перепишешь, кто смеялся…
– Ох, какие мы грозные. Так а что, методика-таки работает?
– Таки работает. Садись сюда, я тебе наглядно покажу, у нас есть еще полчаса до конца сессии. Да ладно тебе, иди сюда прямо с кружкой, будем считать, что ее не вижу и не слышу. Вот, смотри, индекс ползет, ползет – оп! Десять талеров наши. Алюминиевый ползет, ползет… Ползет, ползет, ползет… Сейчас, минуточку… Ползет, ползет… Оп! Еще пятерка. Но это нехарактерно. Берем его же: ползет… закачался, вверх… вниз… оп! По нулям. И это нам знак, на сегодня «Картагенские бокситы» кончились, и вообще металлургию оставляем в покое до понедельника. Можно было бы поудить до первого прокола, но я тебе больше показываю методику, чем играю, и двадцатку неизбежных потерь сэкономим.
– Ха, забавно! А вот…
– Ну, чего?
– Золотишко, как мы его считаем – это не металлургия?
– Нет, золото в отдельной группе.
– Вот по этому… Вот, «Голконда» – играется по ней наша методика?
– Играется. Смотри: ползет, ползет, закачалась… оп! Пятнаха наша. А теперь… А, ч-черт! Сессия кончилась. Итого – тридцатник. Все идет оперативнее, когда не в режиме показа, а, так сказать, в рабочем ритме. А почему ты так именно на «Голконду» закривился?
– При чем тут закривился? Дело в том, что я… ну… мне показалось, что начал врубаться в вашу методику – и вдруг опять все непонятно стало.
– Именно на «Голконде» стал врубаться?
– Наоборот: на ней опять все стало непонятно. Мне показалось, что вы ждете, когда зубчик вниз дернется, а вы на верхнем сыграли.
– Как это, где?.. Ну-ка… Где же это вниз, когда… А, точно! Да нет же, Яблонски, зубчик тут ни при чем. Вернее, он самый важный, он корень всему, но… Погоди!
– Что такое? Что? – Яблонски постучал дрожащим пальцем по локтю закаменевшего Сигорда. – Сердце?
– Задумался. Нет, ничего, Ян, просто в голову мне одна мысль…
– Ну нельзя же так пугать пожилого человека, Сигорд! Все, вы уже закончили показ и объяснения?
– Да. На сегодня да, Ян, извини. Ступай домой, экономь на сиделках, а завтра утром вновь приходи, чаю попьем. Шучу. Золотой ты человек, Ян, окружающих на хорошие мысли наталкиваешь, причем постоянно.
– Это вы издеваетесь, да? На эпопею с военными акциями намекаете?
– Да ну, перестань всякую чушь молоть! Там форс-мажор, никто из нас с тобой не виноват… Нет, я серьезно говорю, что тобой доволен, и что ты пробуждаешь во мне полезные мысли. Иди, иди, я тут посижу, мне спешить некуда.
Утром следующего дня Яблонски, пришедший на работу спозаранок, к десяти утра, застал там Сигорда, который, как оказалось, и не думал уходить. Заметить это было легко, но рассмотреть не просто: кабинет был весь в густом табачном тумане.
– А?.. Да-да, Ян, проветри, конечно. Кофе весь вылакал подчистую, сваргань нам своего чайку, что ли. Попьем и поеду отсыпаться.
– Вы слышали, что этого схватили, президентского убийцу?
– Да черт с ним. Короче, Ян, смотри сюда. Ты меня вчера на такую занятную идею вытолкнул, что я всю ночь не спал, ретроспективно ее проверял да обкатывал. Да погоди ты со своим чайником, сядь сюда.
– Ну, может, я хотя бы штекер воткну… Все, все, все. Потом воткну, сижу и внимательнейшим образом вас слушаю.
– Короче, можно действовать вдвое чаще. По той же «Голконде», что мы вчера смотрели и играли, любой так называемый зубчик – рабочий, и на прямом ожидании, и на откате от оного. Понял? А это значит – и как это я раньше не сообразил, пень еловый!? – что в обоих направлениях покупать можно и, соответственно, продавать – в горку и с горки, и там, и там – верняк.
– Погодите… А… То есть, и ежедневный итог вдвое больше да?
– Именно!
– Угу. Замечательно. Гениально. И сколько же это на круг выйдет, по итогам биржевого месяца?
– Гм.. Вдвое больше. Тысяч одиннадцать-двенадцать.
– Да… неплохо… оно – очень даже неплохо… Но этого даже на организационные биржевые проплаты не хватит. Нет, хорошо, конечно, идея замечательная…
Сигорд словно очнулся от долгого транса. Он снял очки и стал вприщурку оглядывать стол заваленный бумагами. Губы у него дрогнули.
– Ну, и что ты предлагаешь? Понимаю, что ты хочешь сказать. Что делать-то нам теперь?
– Не знаю. Я, честно говоря, сказал так вовсе не с целью вас подколоть. Во всяком случае, Сигорд, это реальный прорыв! Боже мой, какие у вас глаза красные! Сигорд, я вас умоляю, идите спать, утро вечера мудренее. В данном случае, когда вы отоспитесь, пусть будет наоборот, вечер мудрее утра. Хотите, я вас отвезу?
– Нет, спасибо, сам доеду.
– Вы всегда отказываетесь, но давайте сегодня, в виде исключения, я вас доставлю до самого порога… Ой, минуточку… – Яблонски подбежал к зазвонившему телефону.
– Але? Дом фондовых ремесел, слушаю вас?.. Я. Да, я у телефона. Что?.. Когда? Еду! Да, через двадцать минут буду… Яблонски поднял на Сигорда растерянные глаза. Стал он вдруг бледный и…
– Сигорд, там у меня мама… Врачи… У нее острый приступ. Я…
– Понял. Езжай скорее. Я сам закрою офис и буду у себя, дома. Как какие новости появятся – любые, хорошие, плохие – сразу мне звони, не бойся разбудить. Либо на домашний, либо на трубку, понял? Езжай, дорогой, и не волнуйся лишнего. Ключи… Ключи оставь.
– Все, поехал.
– Давай, Ян, удачи.
Сигорд проспал часа два и это его освежило, недолгий крепкий сон вернул его мышцам эластичность, а рассудку ясность. Разбудил его звонок от Яна Яблонски, у которого умерла мать. Умерла скоропостижно, во
