замечательная девочка, не сомневаюсь, что она тебе очень нравится, но ты еще совсем ребенок, а мы все-таки твои родители…
Тристрам, еще сильнее побледнев, встал и взглянул отцу прямо в глаза. Отец, удобно сидевший в кресле, поднял голову.
– Ты ничего, – с расстановкой, негромко и взвешенно произнес Тристрам, – ничего не знаешь.
Отец резко поднялся и одним коротким движением влепил сыну пощечину. Голова Тристрама дернулась в сторону, но он медленно ее повернул и снова взглянул на отца.
– Извини, – опять-таки негромко и с расстановкой сказал он, – но ты ничего не знаешь и не понимаешь.
– Выйди из комнаты. Когда придешь в себя, наглости и самодовольства поубавится, можешь вернуться, и мы поговорим. А сейчас – выйди.
На лестнице Тристрам встретился с матерью. Она окинула его быстрым взглядом, но не сказала ни слова. На кровати Тристрама лежал Филип.
– Я слышал, отец на тебя кричал. Что-то он разгулялся. В чем дело?
– Ни в чем.
– Так не бывает.
– Он решил, что ты должен был с нами поехать за город.
– Что? С тобой, с ней и Келвином? Ничего себе, шуточки. С вами тремя? Это у него что-то с головой.
– Не знаю, что у него с головой.
– Спятил, вот что. Ну, и чем же вы занимались?
– Поехали за город, там погуляли.
– Да ну? Погуляли, значит? Ты и Дженни погуляли, вот и все развлечение. Вы с ней, я так понимаю, все время гуляете.
– Сам не знаешь, что несешь.
– Ой ли? Видел я вас, голубочков, и с Вероникой разговаривал. Вы же все время вместе. И ты мне будешь говорить, что вы только и делаете, что гуляете? Ха-ха.
– Дурак ты.
– Не хочешь отвечать. А я спорить готов, что ты ее долбаешь. Спорить готов.
– Нет. И вообще, оставь меня в покое.
– Долбаешь, спорить буду.
– Отстань.
– Что, скажешь нет?
– Оставь меня в покое, говорят тебе.
– Я тебя никак расстроил? А что это значит? Что я прав.
– Шел бы ты!
– Ну, оставлю я тебя в покое, что будешь делать? О своей Дженни мечтать? Над вами же все смеются. И ты будешь мне рассказывать, что ты ее не попробовал? Двадцать девушек невинных пригласили погулять, на гулянке умудрились все невинность потерять.
– Катись на хрен.
– Ой, обидели ребеночка, сейчас заплачет. «Оставь меня в покое». «Катись на хрен». Оставь нас с Дженни в покое. Ой-ой-ой.
Тристрам схватил с подоконника мраморный кругляш – пресс для бумаги – и кинулся через всю комнату на брата. Усевшись тому на грудь, вскинул руку с прессом над головой.
– Сказал, оставь меня в покое. – Глаза его горели недобрым пламенем, рот вытянулся тонкой ниткой. – Не отстанешь – убью. Убью, понял?
Филип посмотрел на кругляш, потом на лицо брата.
– Ладно. Ладно. Успокойся. Пошутить нельзя. Слезай.
Тристрам отпустил Филипа, и тот секунду подумал – а не надрать ли нахалу уши? – но, еще раз взглянув на брата, решил, что не стоит. Он выскользнул из комнаты и остановился на площадке. «Оставь меня в покое». Скопировав таким образом брата, он ушел в свою комнату.
ГЛАВА 40
Я лежал на кровати и разглядывал свое дурацкое толстое тело. Да, дурацкое. Ну и что? Зато во всем остальном – полный порядок. Я же – Господь Бог, на все смотрю сверху, великодушно поглаживаю весь мир, снисхожу до него, поддерживаю теплым словом. Все теперь – мои дети, все в моих руках и мне подвластны.
Да, мне теперь подвластно все, стоит только шевельнуть пальцем. Ясно, Большой Джон? Что скажешь? Моя потная лапа тебе больше не требуется, верно? Или как? Я поднапряг мышцы, и он чуть дернулся, как бы подмигивая мне в ответ. Ладно, ложись на бочок и отдыхай.
А мои детишки теперь и вправду мои. Все остальное – ерунда, правда же, Большой Джон? Вообще, теперь весь мир льет воду на нашу с тобой мельницу. И не будет больше вскрикиваний во сне, не будет
