Заложницы, и взглянул юноша, и затосковал. Но дочь Короля перевернула страницу, и ло! – на одной стороне снова обнаружилась Заложница, – она стояла в цветущем весеннем саду, у ног ее цвели лилии, а позади поднимались стены дома, серые, древние, отрадные; а на другом листе, напротив, нарисовано было море, подернутое легкой рябью под ветерком; по волнам стремительно летела лодка, и в лодке сидел человек и правил с веселым видом, и кто же, как не сам Халльблит! Некоторое время смотрел юноша на картину, а затем дочь Короля закрыла книгу и сон перетек в другие образы, лишенные сути и смысла.
В серых предрассветных сумерках проснулся Халльблит и вспомнил свой сон, и вскочил с постели, и смыл с себя ночь в ручье, и оделся и пошел кратчайшим путем через лес в помянутое жилище людей; лицо его сияло, и пел он второй куплет вырезанной по дереву песни, а именно:
Вышел юноша из леса и заторопился через цветущие луга Сверкающей Равнины, и добрался до помянутого дома, пока рассвет еще только занимался. У дверей повстречалась ему дева, несущая воду из колодца, и заговорила она с юношей, и сказала:
– Добро пожаловать, Лесовик! Нечасто заглядываешь ты к нам на двор, и досадно это. А теперь смотрю я на тебя и вижу, что в сердце твое вернулась радость, и до чего же красив ты и пригож! Так вот тебе гостинец, дабы умножилась радость. С этими словами она поставила ведра на землю и ухватила гостя за уши, и притянула поближе, и поцеловала в губы. Халльблит же улыбнулся ей и ответствовал:
– Спасибо, сестрица, и за ласку, и за привет; но пришел я сюда за надобностью.
– Так скажи, что тебе нужно, – ответствовала дева, – дабы смогли мы угодить тебе.
Отвечал Халльблит:
– Хотел бы я попросить у вас леса: и брусьев, и реек, и досок; ибо ежели срублю я дерево-другое, древесину придется долго сушить.
– Все это волен ты взять в нашем сарае, как только разделишь с нами трапезу, – молвила дева. – Так войди и отдохни.
Красавица ухватила гостя за руку и ввела его в дом, и выставила перед ним еду и питье, а сама забегала по дому, говоря всем и каждому:
– Пришел Лесовик, и снова радуется жизни; пойдите да взгляните на него.
Так что народ столпился вокруг гостя и принялся его обхаживать. Когда же завтрак подошел к концу, глава дома объявил:
– Скотинки уже впряжены в телегу, а лес только того и ждет, чтобы ты пошел да выбрал; ступай да погляди сам.
Он отвел Халльблита на дровяной склад, где юноша присмотрел себе все, что нужно, из отборного дуба; и люди погрузили древесину на телегу, и дали гостю впридачу гвоздей и нагелей, сколько надо, и прочих вещей; и поблагодарил он хозяев; они же спросили:
– Куда бы теперь отвезти твой лес?
– Вниз, к берегу, – ответствовал Халльблит, – поближе к моему жилью.
Так люди и поступили; и более двух десятков мужей и жен отправились с Халльблитом, кто – в телеге, а кто – пешком. И спустились они к морю, и сложили лес на берегу чуть выше уровня полной воды; и сей же миг Халльблит приступил к работе и принялся ладить лодку, ибо этим искусством владел превосходно; а люд глядел да дивился. А тем временем отлив отступил на малое расстояние, как повелось в этих местах, оставляя за собою ровную да гладкую полосу влажного песка; тогда женщины позабыли про Халльблита и принялись бегать босиком да плескаться в прозрачной воде, ибо даже легкая зыбь не растревожила морскую гладь, и подоспели мужи, и присоединились к веселью, так что Халльблита на время предоставили самому себе; такая забава оказалась народу внове, ибо редко приходили тамошние жители на берег моря. После того взбрело людям в голову устроить танцы, и захотели они, чтобы и Халльблит сплясал вместе с ними; когда же юноша отказался, не желая отрываться от работы, те принялись шаловливо вырывать у него из рук дексель, на что он отчасти рассердился, и люди оробели, и пошли потанцевали без него.
К тому времени стало весьма жарко, и танцоры возвратились к Халльблиту и прилегли вокруг на песке, наблюдая за работой юноши, ибо изрядно устали. И одна из девушек, не отдышавшись еще толком после танцев, молвила, следя, как пригожий сосед поглаживает прелестные ее ножки:
– Брат, могучие удары ты наносишь; когда же нанесешь последний и снова придешь к нам в дом?
– Прежде пройдет немало дней, милая сестрица, – отозвался Халльблит, не поднимая взгляда.
– Жалость какая, – посетовал один из мужей, поднимаясь с нагретого песка. – Чего же принесут тебе все твои труды?
Ответствовал Халльблит:
– Может, облегчение сердцу, а может, и смерть.
При этом слове все дружно вскочили на ноги и сбились в кучу, словно овцы, коих гонят на пастбище, а пастух оставил их ненадолго, и не знают бедные, куда податься. Мало-помалу возвратились поселяне к телеге, и впрягли четвероногих, и молча отбыли тем же путем, каким приехали; но вскорости заслышал Халльблит их смех и веселую болтовню в дальнем конце цветущего луга. На отъезд поселян он не обратил внимания, но продолжил работу, и трудился до заката, и еще дольше, пока не зажглись в небе звезды. А затем возвратился он домой в лесную хижину и уснул, и не видел снов, и поутру с бодрым сердцем вновь принялся за дело.
Короче говоря, не проходило и дня, чтобы не исполнил юноша положенного урока, и даже с лихвой; время шло, и корабельная верфь его процветала. Нередко обитатели ближайшего дома и других мест спускались к берегу, полюбоваться на его труды. Нарочно отвлечь юношу они не старались, но иногда, когда ни слова от него не могли добиться, поселяне принимались обсуждать корабельщика промеж себя, дивясь, что выбивается он из сил ради того только, чтобы прокатиться по морю; ибо моря тамошние жители не жаловали, а вскорости стало ясно, что в другую сторону Халльблит и не глядит; хотя нельзя утверждать, что поселяне полагали, будто гость намерен уплыть насовсем. С другой стороны, препятствовать они ему не препятствовали, но и не помогали ничем, кроме как если юноша обращался к ним с просьбою о какой-либо нужной вещи; и требуемое приносили они с радостью.
Морского Орла и его подругу Халльблит более не встречал; чему весьма радовался, ибо не видел прока в том, чтобы заново переживать разлуку.
