значимость. Словно тишина и покой скрывали в себе зловещие силы, как грозовые тучи, часто нависавшие над горизонтом после полудня. Словно на этих залитых солнцем холмах царил злой дух, затаивший обиду.
3
Характер и воспитание Фрэнта и помогали и мешали его сближению с туземцами. Как человек вежливый, он обращался с ними с добродушной предупредительностью, что было для них в диковинку. Ах эти белые, чего от них ждать? Достаточно посмотреть хотя бы, как они ведут себя друг с другом. Свойственные Фрэнту отзывчивость и сердечность сразу же привлекли туземцев, которые на редкость быстро распознают человека, но в то же время они натолкнулись в нем на некоторую сдержанность. Не то чтобы он подчеркивал свое превосходство над ними, – просто он был чересчур добросовестным. В голове у него носились туманные идеи о престиже белых, и это заставляло его держаться осмотрительно. Он считал, что, дав себе волю, он может повредить положению Мак-Гэвина, а Мак-Гэвин, обучая Фрэнта торговому делу, естественно, старался внушить ему, что туземцев надо держать в ежовых рукавицах. К чести Мак- Гэвина следует добавить, что он требовал, чтобы с туземцами торговали по возможности без обмана, хотя для него Это скорее являлось вопросом выгоды, чем принципа. Да и не к чему было говорить об этом Фрэнту, – честность его не вызывала сомнений. Он был несколько педантичен – это верно, но педантизм его легко объяснить. В какой-то степени он был присущ его натуре, но, главное, ему с детства твердили, что он должен стать истинным английским джентльменом, вести игру по правилам и так далее и тому подобное, и до сих пор он не имел повода подвергать эти принципы сомнению. Внезапно очутившись в совершенно новой обстановке, вдали от близких ему людей и привычной среды, где он, естественно, принимал эти правила на веру, вступив в тесное общение с мистером и миссис Мак-Гэвин, Фрэнт не только не усомнился в этих принципах, но еще тверже стал верить в их непогрешимость. А быть предоставленным самому себе и считать себя непогрешимым – весьма опасно, особенно если по природе своей человек честен и не вступает в сделки с совестью. Довольно скоро Фрэнт завел привычку выслушивать мнение мистера и миссис Мак- Гэвин в молчании, куда более выразительном, чем даже произнесенное со спокойной улыбкой: «О, боюсь, я с вами не вполне согласен», – фраза, к которой ему часто приходилось прибегать в разговоре с ними.
– Он всегда считает, что он прав, – заметил Мак-Гэвин жене, – но это не важно. Гораздо важнее, что черномазые его любят. В этом месяце мы выручили больше, чем в прошлом. Этим, возможно, мы отчасти обязаны ему. В основном он делает то, что ему говорят, и, надо думать, станет хорошим продавцом, когда будет лучше понимать язык.
Овладеть языком лембу не представляет большого труда, и просто удивительно, как легко объясняться, когда приобретешь небольшой рабочий запас слов и несколько разговорных оборотов. Фрэнту доставляло удовольствие разговаривать на лембу: это один из тех языков банту, говорить на которых надо со смаком, и тогда он будет звучным и изящным. Успехи Фрэнта в языке, естественно, облегчили его работу и сделали ее приятнее, но это привело и к другим результатам: сблизило его с лембу и показало ему, как неприязненно они относятся к белым. Он обнаружил, что, в сущности, остатки престижа белых поддерживаются страхом, а не любовью или уважением, – страхом перед деньгами белых, перед их техническими способностями, перед их неукротимой и чаще всего безрадостной энергией. А поскольку у самого Фрэнта было очень мало денег и он не мог похвалиться способностями к технике и отличался врожденной жизнерадостностью, он пришел к выводу, что в нем есть что-то «не совсем белое». Открытие Фрэнта задело его гордость и привело к решению обращаться с туземцами с такой добротой, держаться с ними с таким чувством собственного достоинства, какие только были совместимы с его своеобразным положением (господствующая раса за прилавком!). Он словно хотел показать, что есть еще белые, для которых гуманность – не пустое слово. Теперь Фрэнт смотрел свысока на Мак-Гэвина и прочих немногочисленных белых, с которыми он сталкивался, и это, так сказать, заперло его в одиночной камере, забранной частой решеткой высоких принципов.
Он не скрывал от себя, что лембу – отнюдь не образцы добродетели. Уже самый факт, что в качестве покупателей они имели право командовать продавцами, которые, считалось, стоят «выше» их, вводил кое- кого в соблазн быть надоедливым, дерзким и даже наглым; отчасти поэтому, имея с ними дело, необходимо было запастись терпением. Когда туземцы убедились, что Фрэнт терпелив и весел, он стал пользоваться у них доброй славой. Они привыкли иметь дело с Мак-Гэвином, которого считали жестоким, хотя и справедливым, и, когда увидели, что Фрэнт справедлив, хотя и не жесток, и к тому же молод и внешне привлекателен, они, естественно, стали куда более частыми посетителями Мадумби.
Вначале Фрэнта поразила крайняя недоверчивость и настороженность туземцев. Они никогда не входили в лавку с тем радостным ожиданием, которое, в мечтах хороших торговцев, непременно написано на лицах покупателей. Напротив, обычно казалось, что они идут сюда с самыми дурными предчувствиями. Какая-нибудь старуха дикарка в звериной шкуре вместо юбки, намазанная салом и охрой и обвешанная амулетами (на шее – рыбий пузырь или рог антилопы, волосы зачесаны наверх и утыканы костяными украшениями, у пояса – табакерка), являлась в лавку, имея при себе два-три фунта, которые намеревалась истратить до последнего пенса, но, остановившись в дверях, окидывала всё беглым взглядом с видом крайнего разочарования и презрения, будто попала сюда случайно, помимо своей воли. Потоптавшись у порога, она выпивала чашку воды из стоявшего у дверей бака, затем, усевшись в тени, торжественно и неторопливо закладывала в нос огромную понюшку табаку, а на лице ее, казалось, было написано: «Ну вот, я пришла, и наплевать мне на всех. Я не зря столько лет прожила на белом свете. Опыт научил меня ожидать самого худшего от любых обстоятельств и любого человека, особенно от белого. Если я снизойду до того, что куплю у вас что-нибудь, я намерена пересмотреть всё, что здесь есть, и получить именно то, что мне нужно, а иначе – ничего не возьму. Не воображайте, что можете меня надуть, это не пройдет. Однако действовать я буду, исходя из предположения, что вы всё же попытаетесь меня провести, что все ваши товары подпорчены, что вы ловкий мошенник и полагаете, будто напали на дуру». И когда, наконец, она всё же милостиво входила в лавку, то вела себя в ней именно так.
Но не одни старухи держались настороже. Почти все покупатели проявляли те же признаки глубокого и откровенного недоверия и появлялись в лавке с таким видом, словно кругом были расставлены для них западни. Даже дети, невинно повторяя последние родительские наставления и тщательно пересчитывая сдачу с шести пенсов, ясно показывали, что им велено глядеть в оба. И виноват в этом был не Мак-Гэвин, а та репутация, которую белые повелители Лембуленда умудрились заслужить за последние десятилетия.
Эти малоприятные взаимоотношения между двумя расами были одним из самых первых и надолго запомнившихся впечатлений Фрэнта, но еще сильнее ошеломило его поначалу непосредственное общение с лембу. Такое множество более или менее обнаженных мужчин и женщин, с гладкой кожей теплого коричневого тона, белозубых, по большей части грациозных, с гордой осанкой и непринужденными манерами, не может оставить человека вполне равнодушным, особенно если он молод и впечатлителен, да еще непривычен к этому зрелищу.
– Не смущайтесь их запахом, – сказал Мак-Гэвин. – Вы скоро привыкнете.
Запах? Белые всегда говорят, что от черных дурно пахнет. Ну, а здесь, в Мадумби, хотя стояли жаркие, почти безветренные дни и тесная лавка обычно бывала битком набита туземцами, их запах вовсе не казался Фрэнту противным, разве что непривычным; он пьянил Фрэнта, как аромат самой жизни, волнуя предвкушением неизведанных радостей. Здоровый запах людей, живущих на вольном воздухе, может казаться неприятным только человеку с больными нервами. Полуобнаженные или совсем обнаженные тела лембу постоянно подвергаются действию солнца, воздуха и воды, к тому же они почти такие же вегетарианцы, как их коровы и овцы. Правда, некоторые старухи были склонны накладывать на себя
